Константин Симонов
В ИТАЛИИ
Листки из блокнота
Уже конец октября. Но после ночного полета на высоте пяти с половиной тысяч метров воздух Италии кажется по-летнему жарким. Самолет низко идет последние километры над тихими сегодня водами Адриатического моря. Всё приближается и увеличивается очертание берега. Золотое ожерелье огней Барийской бухты остается слева. Внизу проносятся сигналы, указывающие границы аэродрома, и мы садимся на ярко освещенное поле…
Первое утро в Италии.
Несмотря на ранний час, воздух теплый, мягкий. В маленьком каменном дворике виллы, где мы поместились, растут пальмы н апельсиновые деревья с только еще начинающими созревать желто-зелеными плодами. Через низкую каменную ограду видна голубая полоса Адриатического моря.
Здесь, в Бари, много югославов. Эвакуированные по воздуху из районов боев, они лечатся в госпиталях и отдыхают после ранений. Один из них, Антон, живущий в той же вилле, где и мы, охотно соглашается отправиться с нами на утреннюю прогулку по городу и к морю.
Несколько километров асфальтированного шоссе, и мы в самом Бари, в той части, которая примыкает к порту. Антон решает совместить приятное с полезным, и, поскольку он уже попал в этот ранний час в город, — попробовать купить несколько омаров, которые бывают редко, потому что плохо ловятся в это время года.
Как и большинство городов Италии, которые я потом видел, в Бари новая часть города, заселенная имущими людьми, резко отличается от старой, где живет беднота. Новые улицы залиты до блеска накатанным асфальтом, застроены современными, легкими зданиями. Старый город, через который мы должны пройти, чтобы добраться до порта, совсем другой. Узкие улочки, мощеные старым истоптанным камнем, — здесь не раз’ехаться двум машинам.
Мы прошли два-три квартала и вышли к морю. Море было спокойно. Направо вдалеке виднелись портовые причалы. Всё было тихо, и о войне напоминали только кое-где торчавшие из воды мачты потопленных кораблей.
Старый рыбак, только что причаливший на своей лодке к берегу, у которого Антон купил омаров, долго и горячо что-то говорил нашему спутнику по-итальянски, попыхивая короткой рыбацкой трубочкой.
— Что он говорил вам? — спросил я Антона, когда мы отошли.
— Немножко ворчал на жизнь, — ответил Антон, — не на то, что плохо ловятся омары, а что он редко ест макароны. Узнав, что я далматинец, смазал, что завидует далматинцам и вообще югославам, что у нас есть такой хороший человек, как Тито, который понимает, что нужно народу.
* * *
Мне пришлось проехать на машине по итальянским дорогам около 1.300 километров от Бари через Неаполь до Рима и обратно. Несмотря на войну, дороги Италии в хорошем состоянии. Даже на участках Неаполь — Рим, там, где происходили самые ожесточенные бои, по обоим главным шоссе — Шестому и Национальному — можно па протяжения всего пути ехать почти без об’ездов. Только местами полотно шоссе напоминает шахматную доску: оно пестрит более темными, чем остальной асфальт, заплатками на тех местах, где были воронки от снарядов и мин.
Немцы при отступления взорвали почти все мосты на всех основных дорогах в Южной Италии, но это в большинстве случаев замечаешь только, если начнешь глядеть по сторонам. Рядом с прежними взорванными мостами всюду уже построены новые.
Из Неаполя до Рима мы ехали по Шестой автостраде, идущей черев Капую, Кассино, Фрозиноне.
Весь участок пути от Неаполя до Рима является живым свидетелем весьма ожесточенных боев, которые здесь происходили. По обеим сторонам дороги на этом участке в радиусе нескольких километров не осталось буквально ни одного целого строения. Всё разбомблено пли разбито снарядами. Во многих местах по сторонам еще тянутся полосы предупредительных знаков, обозначающие минные поля. Земля из’язвлена бесчисленными воронками.
Особенно сильное впечатление в этом смысле производит город Кассино, или вернее то, что было им некогда. Примерно в семи-восьми километрах от Кассино начинается мертвая зона разрушений. Но сторонам дороги так много воронок от авиабомб, что они зачастую перекрывают одна другую. Разбитые буквально в порошок, рассыпавшиеся на мелкие каменные брызги строения напоминают о себе только белыми пятнами среди зеленой травы. Вокруг торчит вздыбленная колючая проволока и видны вывороченные из земли остатки блиндажей.
Город не расчищен. В нем даже не видно, где были раньше улицы. Всё разрушенное мертво, и только у поворота дороги, как ирония судьбы, стоит неведомо как сохранившийся деревянный столб с желтой указательной дощечкой с надписью: «Отель», показывающей на неведомые развалины.
Мы вылезли как раз у этого столба на повороте, чтобы в последний раз окинуть взглядом Кассино. В это время к нам подошли трое поляков. Все трое довольно хорошо говорили по-русски, причем оказалось, что двое из них из-под Люблина, а третий — из-под Белостока.
Завязался короткий разговор. Он быстро перешел на Польшу, Узнав, что один из нас был в Люблине, они с тревогой стали расспрашивать о городе: сильно ли он пострадал во время боев, какие улицы целы, какие разрушены.
Потом один из них спросил, правда ли, что сейчас правительство находится в Люблине. Он сказал не «Национальный Комитет» и не «Крайова Рада», а просто «правительство».
— Хочется в Польшу, — задумчиво после паузы сказал второй.
Третий кивнул головой и в некоторой заминкой спросил, не знаем ли мы, как могут они попасть в Польшу и там, в Польше, воевать с немцами.
— Очень хочется в Польшу, — опять сказал тот, который спрашивал о правительстве. — Очень хочется, — повторил он.
И неподдельная, давняя, выстраданная тоска по родине светилась в его глазах.
* * *
Следующие населенные пункты после Кассино по дороге к Риму — Арче, Фрозиноне, Вольмантони — тоже разрушены, но все-таки не в такой степени, как Кассино.
Зато самый Рим порази нас своим видом, ничем не напоминавшим о войне. В этом немцы не были нисколько виноваты. Честь спасения Рима принадлежит нашим союзникам, решительными действиями вынудившим немцев к поспешному отходу.
По прекрасным широким улицам Рима сновала оживленная разноплеменная толпа. Улицы города были переполнены военными всех национальностей. Тут были американцы, англичане, французы, поляки, чехи, канадцы, новозеландцы, австралийцы, южно-африканцы и, наконец, чернобородые смуглые индусы — солдаты индусских дивизий.
Как и всякий, кто приезжает в Рим, мы поторопились в то короткое время, что у нас было, осмотреть главные достопримечательности города: собор Святого Петра, замок Ангела, Пантеон и Колизей.
В палаццо Венеция, одном из красивейших зданий Рима эпохи Возрождения, сейчас устроена небольшая выставка лучших картин европейской живописи, находящихся на территория Италии, освобожденной от немцев.
Зал был полон главным образом американскими, английскими, новозеландскими, австралийскими и канадскими солдатами, приехавшими на день-два с фронта, из 8-й и 5-й армий и отдающими здесь все свои свободные часы осмотру достопримечательностей Рима.
Между прочим, на страже у палаццо Венеция стоят итальянские карабинеры, производящие на первый взгляд странное впечатление. Они одеты в форму. наполеоновских времен, выглядевшую сейчас неожиданно и несколько оперно. Синие мундиры с красными отворотами и обшлагами, блестящие пуговицы, белые ремни, а главное, огромные черные треуголки, точно такие, какие мы видели у наполеоновских генералов на батальных картинах.
Вечером мы попали в римский Национальный оперный театр. Несмотря на трудности, которыми обычно сопровождается получение ложи в Национальном театре, как только посланный нами человек приехал к директору театра и сказал, что на сегодняшнее представление нужна ложа для советских офицеров, нам тотчас же были предоставлены лучшие места. Кстати сказать, мне пришлось разговаривать в Риме с несколькими советским гражданами, которые были угнаны немцами из Советского Союза и тем или иным путем попали в Италию. По их словам, то внимательное и предупредительное отношение, которое мы встречали повсюду со стороны итальянцев, не было только показным актом вежливости. Они рассказывали, что даже во времена Муссолини народ относился к русским, попавшим в Италию. — когда поблизости не было официальных лиц, — с симпатией и сочувствием.
* * *
Из Рима мы ехали к Неаполю уже другой дорогой, так называемой Аппиевой дорогой, ждущей вдоль побережья, через Веллетри, Террачину и Формию. Эта дорога — тоже свидетельница ожесточенных боев. Именно здесь, в непосредственной близости от нее происходила сражения на плацдарме у Анцио.
Вблизи Неаполя мы остановились у обочины дороги, рядом со странного вида машиной, около которой, прямо на траве, сидели и закусывали несколько итальянцев.
В сущности, это была не машина, а мотоцикл, переоборудованный в крошечный грузовичок. Судя по тому, сколько народу сидело на траве, было очевидно, что все эти десять или двенадцать человек ехали вместе на грузовичке, хотя, как они могли там поместиться, оставалась абсолютной загадкой.
Итальянцы не только дали нам насос, но увидев на нас советскую форму, немедленно и упорно стали предлагать свои услуги и все поочереди накачивали камеру на переменку с нашим шофером.
К счастью, один из моих спутников владел итальянским языком, и те 15 минут, что мы провели здесь, прошли в оживленной беседе.
Это была семья рабочего консервного завода, возвращающаяся из воскресной поездки к своему родственнику, механику по профессии, владельцу и конструктору этого своеобразного автомобиля.
Вопросы итальянцев были самые разнообразные.
— Правда ли, что Сталинград уже восстанавливается?
Этот вопрос, на который они ждали только утвердительного ответа, показывал их веру в неограниченные возможности России.
— Правда ли, что «катюша» — очень страшное оружие и что немцы ее боятся больше всего на свете?
— Как вообще в России относятся к итальянцам после всего, что случилось, после их участия в войне на стороне Германии, может быть, их русские ненавидят почти так же, как и немцев?
Итальянцы во что бы то ни стало хотели, чтобы мы сели с ними вместе на траву и присоединились к их первому завтраку. Мы отказались, об’яснив, что позавтракали в Риме. Тогда они стали уговаривать нас выпить хотя бы по глоточку вина из плетеной бутылки. Всего по одному глотку в знак того, что, несмотря на всё происшедшее в этой войне, они еще смогут рассчитывать когда-нибудь на нашу дружбу. Пришлось выпить по глотку. Они проводили вас до машины и долго махали вслед руками.
***
Перед отлетом из Италии в городе Бари мне пришлось за один день видеть два любопытных зрелища. Одно из них— футбольный матч между югославской и английской командами.
Со стороны югославов играла сборная команда отдыхавших здесь бойцов югославской армии, в числе которых, по счастливому для югославов стечению обстоятельств, было несколько игроков одной из сильнейших команд Югославии. Со стороны англичан играла сборная летчиков, базировавшихся на окрестных аэродромах.
Барийский стадион довольно велик. Народу было очень много, но одна из трибун пустовала. Па стадионе мы увидели следы войны — эта трибуна была разбита бомбежкой и огорожена проволокой.
Футбольные матчи между югославами и англичанами здесь стали традицией. В последнее время несколько раз подряд выигрывали югославы. Англичане, как азартные спортсмены, не могли этого перенести и неделю тому назад привезли сюда, откуда-то издалека очень сильных игроков. И победа на этот раз осталась за ними.
Сегодня югославы готовились дать реванш, и с самого начала игра пошла в очень решительном темпе. На трибунах преобладали англичане, естественно болевшие за свою команду. Было довольно много американцев, делившихся на болельщиков за ту и другую сторону. Кроме того, на матче было немало и югославов— многие пришли из госпиталей на костылях и с палками.
Азарт особенно возрос к середине второго тайма, когда счет был 3 : 0 в пользу югославов и игра изобиловала острыми моментами у ворот обоих противников.
В самый разгар игры, незадолго до конца второго тайма, судья вдруг дал длинный свисток. Все игроки застыли на тех местах, где они в эту секунду находились. Весь стадион встал и стоял целую минуту в молчании. Через минуту судья снова дал свисток, и игра продолжалась с того же места, на котором прервалась.
Как оказалось, эго была традиционная минута отдания чести памяти погибших па этой войне, принятая на всех общественных сборищах.
Матч так и кончился со счетом 3: 0 в пользу югославов.
Последним впечатлением, которое т меня связало с Италией, было посещение одного из барийских кинотеатров во время демонстрация картины Чарли Чаплина «Диктатор». Как известно, в этом кинопамфлете под вымышленными фамилиями Хинкель и Наполини выведены Гитлер и Муссолини.
Это был первый день демонстрации картины здесь, в Бари. Интересно было наблюдать за реакцией зрительного зала на все появления Муссолини-Наполини. В Италии, конечно, как нигде, знали все смешные стороны неудачно гримировавшегося под римского Цезаря злосчастного диктатора этой страны. Поэтому остроумное киноразоблачение ничтожества Муссолини встречаюсь совершенно оглушительным смехом и презрительными возгласами. Чувствовалось, что народ, перенесший столько горя и унижения под властью этого человека, ненавидел его и ничего ему не простил.
Из кинотеатра нам с трудом удалось выйти. Сейчас, к середине дня, уже весь город знал о том, что фильм демонстрируется, и огромные толпы брали приступом кино. Мы попали в эту толкучку и долго не могли выбраться из нее. Крутом шли бесконечные разговоры о картине. Я попросил нашего спутника, знавшего итальянский язык, перевести мне хотя бы отрывки фраз, летавших вокруг.
— Похож ли? — спрашивал кто-то из жаждущих попасть в кино.
— Очень. Еще бы, — отвечал одни из выходивших. — Я думаю, что если бы раньше можно было заменить Муссолини тем актером, который играет его здесь, то никто бы не заметил.
— Но все-таки это комедия, — возражал кто-то.
— Нет, это трагедия, — в свою очередь возражали ему, — трагедия, что мы так долго не видели до конца, что представляет из себя этот человек.
— А будь он проклят вместе с этой войной, которую он затеял, — зло говорил кто-то третий, сердито сплевывая себе под ноги. .
Но лучше всего было то, что мы услышали в словах хмурого высокого итальянца, по виду рабочего или рыбака, выходившего рядом с нами.
— Очень хороший фильм, — сказал он своему соседу без улыбки. — У меня теперь только единственное желание, чтобы его посмотрела моя сестра.
— Ну, что ж, поведи ее сюда.
— Пока трудно, — сказал хмурый итальянец. — К сожалению, она живет в Турине.
— Так бы и сказал, — просто ответил сосед, — что ты хочешь, чтобы поскорее был свободен от немцев Турин.
— Я так и сказал, — ответил хмурый итальянец.
***
Через два дня мы покидали Италию — страну, побежденную в этой войне и теперь мучительно ищущую путей новой жизни.
ИТАЛИЯ, октябрь.
(цит. по с.3. — «Красная Звезда». — от 12 декабря 1944г., вторник. №:292 (5972))
