По шагреневой коже империи
тени птиц перелётных скользят,
и ветвей обнажает артерии
опадающих дней листопад.

Виктор Каган

Сентябрьские медитации^*

1985
Что мы празднуем, глупые? Празднуем что?
Время будто вода в решето.
Вроде, кажется, вот оно, здесь, только что …
Только — что? Разглядеть невозможно.
Мы еще куролесим, воюем, шумим,
мы на ты ещё с господом-богом самим,
но уже как канатный стареющий мим
осмотрительны и осторожны.

И на глупость способны ещё, но едва.
От любви не кружится уже голова.
Мы романсы ночные отпели.
А когда нам прекрасная дама звонит
и сама вместо нас о любви говорит,
то о деле мы ей, то о теле.

Оглянуться, да страшно — дела и тела,
улетевшие души, накал добела,
там, где были рассветы, закаты,
да и те догорели почти что дотла
и на памяти славные наши дела
как на рубище грязном заплаты.

Что же, значит всё прах и зола?
Значит, за руку смерть нас по жизни вела?
Нет, наверно. Но время расплаты.
Как небрежно мы в юности: «Эй, старики!»
А теперь, хоть года и не так велики,
величаем друг друга: «Ребята».

Как народ говорит: «Такова селява»,
а народ, как известно, всему голова —
если он говорит, значит, знает.
Но душа, она тоже ведь в чём-то права,
когда лепит нелепые эти слова
и от счастья смертельно страдает.

Ну, заладил-поехал — душа да душа …
Что душа? Погляди, за душой ни шиша,
ни гроша за душой, ни полушки.
Как ни кинь, всюду клин. Ни двора, ни кола
и куда там дворец золоты купола?
Звёзды светят сквозь крышу избушки.

Между рёбер поют продувные ветра
ту же песню, что пели нам позавчера
и вчера до утра напевали,
напевали-баюкали, выли в груди:
«Полежи-отдохни, только спать погоди —
ведь заснёшь, так проснёшься едва ли».

И на празднике нашем гостей не сыскать —
все хозяева, все мы друг другу под стать.
Так подставим хоть плечи друг другу —
может, станут ступеньками слабости спин
и до света по ним добредёт хоть один…
добредёт — и по новому кругу.

1997

Друзей собрав в прилизанной квартире,
я думаю, их водкой веселя:
«Моп вашу ять, мне пятьдесят четыре,
а вы чему-то радуетесь бля».

2002

Ну вот, уже и лето отошло.
Рош Хашана и годовщина жизни.
Желтеет лист. Зачёркнуто число.
Не разберёшь — на празднике, на тризне?

Уж столько поросло глухим быльём
и столько память запасла на зиму,
что впору, снежным хрустнувши бельём,
шагнуть вперед, а не тянуть резину.

Но, боже мой, зачем-то остаюсь.
Прощения прошу уже у праха.
И страха нет, а все-таки боюсь.
И звонко стынет мокрая рубаха.

Желтеет лист. Зачёркнуто число.
Неслышно отступает наважденье.
И что быльём уж было поросло —
обнажено, как таинство рожденья.

2003

Какая-то мелочь, пустяк, ерунда.
Нелепая глупость, прозрение бреда…
Кирпичного цвета речная вода,
колени разбиты, на пальцах заеды,
то парта тесна, то глаза велики
от страха, предчувствия или восторга,
то палочкой к валенкам крутишь коньки,
то очередь серая у военторга,
средь сосен янтарных грибной хоровод,
то золото детства, а то золотуха,
забытая песня за душу берёт
сквозь время вполголоса или вполслуха.
Мешаются в памяти, как мошкара
в полуночном мареве тусклого света,
венки на могилах, любовь, мишура,
плацкартный вагон, лопухи вдоль кювета…
Запутались в сéти дорог поезда.
Песок между пальцев.
То больно, то сладко.
И смотрится в лужу шальная звезда.
Сентябрь.
Начало седьмого десятка.

2007

1
Лето будто любовь расточительно.
Вот оно и простилось со мной,
и впадает в сентябрь стремительно,
словно в Лету. И запах грибной.

Снег искрящийся яблочной мякоти.
Вязь лучей сквозь листву на просвет…
Было. Сплыло. Так что теперь — плакати
над течением тающих лет?

По шагреневой коже империи
тени птиц перелётных скользят,
и ветвей обнажает артерии
опадающих дней листопад.

2
Листья жгут. Привкус дыма и прели,
и опаловый отсвет небес.
На шуршащих аллей акварели
паутин серебристый провес.

Осень. Золото в пятнах кровавых.
Остывает небесная синь.
И катает в ладонях шершавых
ветер стоны озябших осин.

Скоро высластит холод рябину,
шёпот выдоха посеребрит,
и над Глуповом, крылья раскинув,
ангел снегом зашелестит.

3
Время птицей слетает с ладони.
Птица падает камнем с небес.
Словно конь в разноцветной попоне
задремал остывающий лес.

Так сентябрь начинается вестью
о грядущем прошедшем. И год
в прах уходит шуршащею перстью
и оттуда неслышно зовёт.

Перепутав концы и начала,
продолжается жизнь наугад.
Ветер треплет надежды мочало.
Рвётся пульс. Календарь вороват.

В небеса улетают календы,
оплывает, мерцая, закат,
И талдычит о сроках аренды
тело, выданное напрокат.

4
Начать сначала… Но сквозь чистоту листа
стучат костяшки дней и голоса доносит,
обрывки строк топорщатся, привстав
на цыпочки, и продолженья просят.

И на плече топорщит крылья птах —
щекочет щёку, как давно бывало,
когда рассвет антоновкою пах
и веки щекотал… Начать сначала?

Года меж пальцев — в небо, как вода.
Прощенья попрошу и жизнь начну сначала.
Всё остальное будет, как всегда.
Не дай бог вечно жить.
Но жаль, что мало…

2008

1
Листаю прошлое. Кручу веретено,
наматываю лет прошедших пряжу
на шпульку памяти. Туманится окно.
В распутице забытого бродяжу,

как брежу будущим, что кануло давно,
а было песней, плачем, разговором,
касаньем рук, дождём, немым кино,
непроливайкой, пьяненьким тапёром

в провинциальном ресторане. Ерунда …
Но каждый штрих такой исполнен тайны,
что задохнёшься от восторга и стыда
в объятьях мелочей, что не случайны,

как не случаен изумлённый вздох
на перекрёстке сбрендивших эпох.

2
И чёрт меня возьми, и бог меня прости,
башка болит до мозгового хруста,
влажнеет память спелой ягодой в горсти:
сожмёшь — раздавишь, разожмёшь — и пусто.

Приметы времени, детали бытия —
тарелка чёрная на стенке деревянной,
статья о музыке, расстрельная статья,
суп реденький в тарелке оловянной

и слёзы бабушки о деде, что пропал
ни за понюх в глухом углу ГУЛАГа,
шипенье примуса, роман «Девятый вал»,
тяжёлая, со щепками бумага

и уличный на сто семей сортир,
и в праздники гудит базарный тир.

3
Шуршат осенними пунктирами дожди,
в черновиках зачёркивая строки.
Вконец закатанная рифма подожди
спешащие затягивает сроки.

Пространство времени дырявей ветхих крыш
домов пустых, как в никуда дорога.
Протянешь руку в тишину и ощутишь
шершавую ладонь слепого бога.

А в ней вся жизнь твоя — всё счастье и беда,
все мелочи, бессмыслицы и смыслы,
все вúны, боли… И в дыре небес звезда
слезой дрожащей на луче повисла.

День жмётся к дню. Год обгоняет год.
По кругу стрелка памяти идёт …

2009

1
Тени на дороге,
ночи благодать.
Подводить итоги,
бабки подбивать —
был ты или не был,
если был, то как,
быль была иль небыль
канула во мрак,
жил ты или нé жил,
вычел иль сложил,
что в желаньях нежил,
что текло из жил —
кровь или водица
капала в стихи,
ягода-кислица,
травы-лопухи,
родина-разруха,
твёрдость пустоты?

Впитывает ухо
эхо немоты,
красота невзрачна,
вся в работе лень,
темнота прозрачна
и кромешен день,
и распят на пяльцах
холст ещё живой,
время между пальцев,
осени привой
прирастает к лету,
прорастёт зимой,
дух бредёт по свету
мой или не мой?

Дудочка играет,
девочка поёт,
год перетекает
в следующий год.

2
Отмирает год неслышно,
словно ящерицын хвост.
Жизнь — закон. Закон — как дышло:
повернёшь — и выйдет тост.
День стихает. Ночь стекает
тенью в травы со стрехи
строчка к строчке — сочиняет
глупая душа стихи.
Пересмешник дразнит кошку.
И под светом вечных звёзд
прорастают понемножку
новый день и новый хвост.

2010

время уходит на запад и наступает с востока
потоки дождя разрывают хрипящую щель водостока
крышу уже не держит истлевшая в клочья балка
пчела между стёкол топорщит беспомощно жалко
между вчера и завтра дня закатилaсь монета
вот и ещё одно лето камнем кануло в лету
рвёт из ржавых уключин теченье вёсла харона
значит не перевезёт нынче во время óно
значит ещё попьём поплачем споём попляшем
в этом больном шальном сбрендившем мире нашем
выпьем на посошок выкурим сигаретку
солнце встаёт за окном боком задев о ветку

2018

1
Было голодно и одиноко.
Было сыто, весело, пьяно.
Что таращишься, дно стакана,
как бездонное божье око?

Серебрится звёздное просо.
Зарастает ржавчиной лето.
Лебединая шея вопроса.
Воробьиный лепет ответа.

Опадает сказок короста,
голос памяти глуше, тише.
Или это не память — просто
шорох лет по дырявой крыше?

И катая меж пальцев годы,
дни и даты перебирая,
тихо ждёшь у моря погоды —
заблудившегося трамвая.

2
Богом не прочитанный извет.
Жизнь ломала да не обломала.
Посреди осыпавшихся лет
памяти провалы и прогалы.

На стакане с водкой сохнет хлеб —
только успевай менять и плакать.
В неизбытой нежности свиреп
тлен ласкает солнечную мякоть.

Тихо осыпаются слова.
Запах прели, дыма и свободы.
И по праву вечного родства
смерть у жизни принимает роды.

3
И что с того, что прячется в мешке
немой судьбой заточенное шило?
К закату вечер и рука в руке —
и это есть, а то, что было, сплыло.

По водам хлеб. И на столе ломóть.
И соль ещё не потеряла силу.
Ещё с душой аукается плоть
и вяжет жизнь смолёные стропила.

Закат с рассветом делят небеса.
Сосуд небесный не оскудевает.
И на щеках солёная роса
шагреневую кожу омывает.

© Ст-Петербург, Даллас, Берлин.1985-2018

^* Редакция сердечно поздравляет Виктора Кагана с юбилеем и желает долгих лет творческой активности, до 120!