Квинтэссенцией общественной деятельности Анатолия Якобсона, члена Инициативной группы по защите прав человека в СССР и редактора неподцензурной «Хроники текущих событий», было активное нравственное ненасильственное сопротивление советскому режиму — «обыкновенному социализму».

[Дебют]Поэзия в переводах Анатолия Якобсона

Публикация и предисловие Александра Зарецкого и Георгия Ефремова

Короткая жизнь Анатолия Александровича Якобсона (30 апреля 1935 – 28 сентября 1978) была ослепительна и катастрофична, она, подобно небывалой комете, озарила и ослепила многих из нас. Это был подлинный Учитель словесности, истинный поэт и неповторимый переводчик, уникальный мыслитель, блестящий публицист, трибун, боксёр, рыцарь — решительный и обаятельный, верный друг и заядлый спорщик, неотразимый поклонник прекрасных дам, любитель дружеских застолий, собиратель и автор солёных частушек. Средой его обитания была Поэзия.

Анатолий Якобсон — человек разнообразной одаренности, страстный исследователь творчества Блока и Пастернака, переводчик Петрарки, Верлена, Лорки, Эрнандеса, Готье и Мицкевича.

Мастерство поэтического перевода А. Якобсон перенял у выдающихся поэтов ХХ века — Марии Петровых и Давида Самойлова.

До эмиграции Анатолий Александрович был некоторое время учителем истории, литературы и русского языка в одной из лучших российских школ — Второй московской математической, основанной знаменитым Владимиром Фёдоровичем Овчинниковым.

Якобсон воспитал сотни учеников, которым проповедовал Совесть, Благородство и Достоинство; он преподавал подлинную литературу — Блока, Пастернака, Ахматову, Цветаеву, Мандельштама, Бабеля, Платонова. Ученики до сих пор помнят и чтят замечательного преподавателя, человека редкой естественности, порядочности и образованности.

В блистательной лекции о поэзии Серебряного века, прочитанной во Второй школе, Якобсон заметил: «Наши потомки могут, к несчастью, забыть, что мы, их предки, жили в эпоху Рябого и Адольфа. Но они не забудут, что мы жили в эпоху Эйнштейна и Пастернака».

Квинтэссенцией общественной деятельности Анатолия Якобсона, члена Инициативной группы по защите прав человека в СССР и редактора неподцензурной «Хроники текущих событий», было активное нравственное ненасильственное сопротивление советскому режиму — «обыкновенному социализму». Якобсон был одним из немногочисленной когорты непокорных, открыто выступавших против злодейского государства, в защиту несправедливо осуждённых, всех униженных и оскорблённых, изгнанных из родных мест, в защиту отказников — за право на репатриацию и эмиграцию, за свободу вероисповедания.

Может ли неравнодушный и искренний человек жить по правилам, принятым в тоталитарном обществе? На этот вопрос Якобсон отвечает в своих открытых публицистических обращениях, книге «Конец трагедии», на страницах «Хроники текущих событий»:

«… правда нужна ради правды, а не для чего-либо ещё; что достоинство человека не позволяет ему мириться со злом, если даже он бессилен это зло предотвратить. … Общепонятно лишь одно: «благоразумное молчание» может обернуться безумием — реставрацией сталинизма»;

«…достоинство человека (и всякой группы людей) состоит не в том, чтобы подчиниться исторической необходимости, если эта необходимость враждебна человеку, а как раз наоборот: в том состоит достоинство человека, чтобы противиться такой необходимости. Лучше дать этой самой закономерности проложить себе дорогу через твой труп, чем помогать ей (участием или даже безучастностью) прокладывать дорогу через трупы других людей…»;

«…Стоит прислушаться к практической рекомендации АЛЬБЕРТА ЭЙНШТЕЙНА: «Что должна делать интеллигенция, столкнувшись с этим злом? По правде, я вижу только один путь — революционный путь неповиновения в духе Ганди… если достаточное число вступят на этот опасный путь, он приведет к успеху. Если нет, тогда интеллигенция этой страны не заслуживает ничего лучшего, чем рабство». А еще ЭЙНШТЕЙН сказал: «В силах одного человека лишь служить примером для других и мужественно защищать нравственное начало…».

Правозащитной деятельностью Анатолий Якобсон не бравировал. Редактировал не какой-нибудь графоманский альманах, а «Хронику текущих событий», за что полагалось 7 лет лагерей строгого режима и 5 лет ссылки. А «Хроника» говорила о вопиющем государственном произволе, массовых беззакониях и преступлениях власти.

Анатолий Якобсон тяжело заболел после приезда в Израиль, после того как охранка выдавила его из Советского Союза. Он провёл несколько месяцев в больнице в тяжелейшем состоянии и после этого сумел противостоять болезни, защитить диссертацию о творчестве Блока и Пастернака, приступить к написанию книги о Марине Цветаевой…

Но болезнь его не отпустила. Якобсону физически не хватило времени, чтобы реализовать себя полностью как литератора. Отпущенную ему жизнь Анатолий Якобсон прожил достойно, не став конформистом, оказав «осветляющее, озаряющее, потрясающее влияние на разум и дух современников».

Исключительный литературный вкус и способности к стихосложению не смогли, по многим обстоятельствам, адекватно проявиться в оригинальном творчестве Анатолия Якобсона. Но его свершения в области поэтического перевода чрезвычайно высоко оценены как профессиональными исследователями стиха, так и всеми, кто ценит полнокровную поэтическую речь, для кого она — сама жизнь, её состав, её вкус и воздух:

 «Стоит задуматься, кого он переводил. Бесприютный Мицкевич, нищий Верлен, казнённый Лорка, угасший в тюрьме Эрнандес. Стихи, оплаченные жизнью — он  и принимал их в себя как чужую, вверенную ему жизнь.  … переводческая вершина Якобсона — сонеты, и здесь у него мало соперников»
Анатолий Гелескул

 «Анатолий Якобсон — человек поразительного таланта не только профессионального (блестящий переводчик, любимый учитель, глубочайший литературовед), но и человеческого, душевного»
Наталья Горбаневская

 «Все переводы — посильны, будь то переводы Маршака или Пастернака. Анатолий Якобсон с достоинством и по его силам выполнил, не без помощи подстрочников, конечно, задания Издательства «Художественная литература». Переводы эти ясны и убедительны»
Павел Грушко

 «Поэтом-переводчиком он был превосходным. Стихи Лорки, Эрнандеса, Готье, Верлена в его переводах равнозначны подлиннику. Якобсон изумительно чувствовал взаимосвязи между звуковым обликом и тематикой, между пульсирующим движением стиха и смыслом, и воспроизводил их с блистательной виртуозностью. Он находил точные языковые эквиваленты для передачи тончайших особенностей оригинала: тональности, регистра речи, образности, ритма, колорита и т.д.»
Владимир Фромер

 «У Якобсона с поэтическим переводом всегда было проблемой то, что он никогда не мог выдержать сроков издательских. Он всегда опаздывал со сдачей работ не потому, что он не работал, а потому, что он работал чудовищно тщательно, чудовищно требовательно к себе. Он не мог сдать работу, если чувствовал, что он чего-то не дотянул… Черт, хотел сказать: «Спросите у Гелескула». Но уже не спросишь у Гелескула, увы».
Александр Даниэль

*     *     *

Книга «Свободное дыхание печали» — первое полное собрание известных нам поэтических переводов Анатолия Якобсона, выполненных им в 1959-1978 гг. — приурочено к 40-й годовщине его трагической гибели.

Сборник включает переводы А. Якобсона, вошедшие во многие поэтические сборники, изданные на его родине, благодаря поддержке Валерия Сергеевича Столбова — заведующего Редакцией литератур Латинской Америки, Испании и Португалии в московском издательстве «Художественная литература» — и Анатолия Михайловича Гелескула.

Переводы были также опубликованы в книге А. Якобсон «Почва и судьба», Вильнюс-Москва, 1992, издательства «Весть» и на Мемориальной Сетевой Странице (МСС) А. Якобсона, основанной Василием Емельяновым (1945-2008) в 2003 г., при интернет-портале «Иерусалимская Антология».

В разделе «Приложения», читатели найдут знаменитую статью А. Якобсона о переводах 66-го сонета Шекспира, отрывки из дневников Анатолия Александровича и его лекции о переводах.

 Книгу можно будет приобрести на сайте издательства www.mgraphics-publishing.com , а также на  www.amazon.com.

От имени составителей книги
Александр Зарецкий, Георгий Ефремов

* * *
ПОЭТИЧЕСКИЕ ПЕРЕВОДЫ АНАТОЛИЯ ЯКОБСОНА

АДАМ МИЦКЕВИЧ
(1798—1855)
К РУССКИМ ДРУЗЬЯМ

Вы — помните ль меня? Когда о братьев кровных,
Тех, чей удел — погост, изгнанье и темница,
Скорблю — тогда в моих видениях укромных,
В родимой череде встают и ваши лица.

Где вы? Рылеев, ты? Тебя по приговоре
За шею не обнять, как до кромешных сроков, —
Она взята позорною пенькою. Горе
Народам, убивающих своих пророков!

Бестужев! Руку мне ты протянул когда-то.
Царь к тачке приковал кисть, что была открыта
Для шпаги и пера. И к ней, к ладони брата,
Плененная рука поляка вплоть прибита.

А кто поруган злей? Кого из вас горчайший
Из жребиев постиг, карая неуклонно
И срамом орденов, и лаской высочайшей,
И сластью у крыльца царева бить поклоны?

А может, кто триумф жестокости монаршьей
В холопском рвении восславить ныне тщится?
Иль топчет польский край, умывшись кровью нашей,
И, будто похвалой, проклятьями кичится?

Из дальней стороны в полночный мир суровый
Пусть вольный голос мой предвестьем воскресенья
Домчится и звучит. Да рухнут льда покровы!
Так трубы журавлей вещают пир весенний.

Мой голос вам знаком! Как все, дохнуть не смея,
Когда-то ползал я под царскою дубиной,
Обманывал его я наподобье змея, —
Но вам распахнут был душою голубиной.

Когда же горечь слез прожгла мою отчизну
И в речь мою влилась — что может быть нелепей
Молчанья моего? Я кубок весь разбрызну:
Пусть разъедает желчь — не вас, но ваши цепи.

А если кто-нибудь из вас ответит бранью —
Что ж, вспомню лишний раз холуйства образ жуткий:
Несчастный пес цепной клыками руку ранит,
Решившую извлечь его из подлой будки.

Хуан Кристобаль Наполес Фахардо
(1829-1862)

МОИ ПОРОКИ

Не кланяться властителям надменным,
Помалкивать о горестях своих,
Бесить лжецов, высмеивая их,
И оставаться в мненьях неизменным.

Не подвизаться в скопище презренном
Шутов великосветских и шутих,
Всерьёз не слушать женских клятв пустых
И равнодушье сохранять к изменам.

Во всём докапываться до причины,
В сужденьях быть правдивым до конца
И стаскивать с любого дурачины
Привычную личину мудреца.

Мои пороки — таковы. Поверьте,
Что я их сохраню до самой смерти.
Мигель Эрнандес
(1910—1942)

* * *

Ты золотой лимон издалека
мне бросила, и в миг какой-то краткий
я ощутил, как горечь стала сладкой, —
так сладостна была твоя рука.

В моей крови недвижность столбняка
сменилась воспаленной лихорадкой,
и губы тотчас вызвали украдкой
вкус нежно-золотистого соска.

Но улыбнулась ты, и так чужда
была твоя улыбка вожделенью,
что обернулось все лимонной шуткой.

Безумья не осталось и следа,
и, убаюкана унылой ленью,
уснула кровь моя под кожей чуткой.

Педро Прадо
(1886—1952)

Когда, покончив с повестью земною ,
соединю разрозненные главы,
без мишуры быстротекущей славы
предстанет жизнь моя передо мною.

Смирится гордость, пышность оскудеет,
уймутся страсти, буйные вначале,
и безраздельно сердцем овладеет
свободное дыхание печали.

Огонь моей любви уже погас,
и от друзей далеких нет привета.
Моим стихам не пережить поэта:

подстерегает их забвенья час.
Тогда познаю вечность, обнажённый,
наедине с печалью сбережённой.

Примечание

[1] Сонет Педро Прадо XLVIII «Cuando llegue a su término mi historia…» был опубликован издательством «Nascimento» в 1940 г. в книге «Otoño en las Dunas» (Прим. Э. Думаниса)