©"Семь искусств"
  декабрь 2018 года

Игорь Ефимов: Пять фараонов двадцатого века

Loading

Пятеро наших персонажей от рождения были наделены многими талантами и энергией. Эти дары безусловно обещали им достойное место в верхних участках шкалы неравенства. Внутри устойчивой государственной системы они все рано или поздно пробились бы наверх. Но им досталась эпоха гигантских социальных сдвигов и потрясений. Своё положение в нижних слоях общества они переживали как величайшее несчастье и несправедливость.

Игорь Ефимов

Пять фараонов двадцатого века

Групповой портрет с комментариями

(продолжение. Начало в №5/2018 и сл.)

Игорь ЕфимовЛетопись восьмая:  Строительство пирамид

ПЕРЕВЫПОЛНЕНИЕ НЕВЫПОЛНИМЫХ ПЛАНОВ

    В конце перестройки в журнале «Известия ЦК КПСС» были опубликованы воспоминания Марии Ильиничны Ульяновой (сестры Ленина). В них есть эпизод, относящийся к лету 1923 года. Ульянова в разговоре с больным братом передаёт ему горячий привет от Сталина, который его очень любит и переживает наступившее между ними охлаждение.

    « — Могу я передать ему привет от тебя?

    — Передай, — ответил Ленин холодно.

    — Но, Володя, ведь Сталин — он всё же умный.

    — Совсем он не умный, — ответил Ильич решительно и поморщившись.»1

    Сотни историков и психологов пытались исследовать извивы Сталинского ума, отыскивать рациональное начало в его на вид диких ходах и решениях. Естественно, все они придерживались общепринятого представления о том, что следует вкладывать в понятие «умный»: это человек, который обычно высказывает правильные утверждения, приходит к верным умозаключениям. Мне до сих пор не довелось прочесть исследование, которое бы указало на кульбит, проделанный «мудрейшим вождём» с понятиями «верный — неверный», «правда — ложь». В его представлении правдой следует считать то, что он говорит в данный момент, а доказательством его правоты — то, что никто не посмеет возразить ему, а если посмеет, то горько пожалеет.

    В 1926-28 годах оппозиция призывала «повернуть огонь в сторону кулака и нэпмана». Сталин громил её за это, а, разгромив, активно приступил к осуществлению её лозунгов и призывов. Из догматов марксизма, с юности засевших в его голове, самым прочным было убеждение в том, что главный источник богатства — не творческий труд, а эксплуатация. Отсюда следовало, что быстрый рост богатства государства будет достигнут тогда, когда оно доведёт интенсивность эксплуатации до предела. То есть без сентиментов обратит население в рабство. Ведь так поступали все богатейшие империи: Египетская, Китайская, Римская, Византийская, Испанская, Британская.

    Конечно, слово рабство не годилось для нужд пропаганды. Ближайшей великой задачей социалистического государства провозгласили индустриализацию. Никакая оппозиция не посмеет поднять голос против этого прогрессивного лозунга. Но как вы можете использовать достижения технического прогресса, имея дело с крестьянином-единоличником? Ему будет не по силам приобрести трактор, комбайн, сеялку, сенокосилку. Значит нужно объединить крестьян в большие коллективные хозяйства, чтобы по бескрайним колхозным полям помчались современные машины, выращивающие и убирающие огромные урожаи, какие не снились людям при тёмном царизме. Кто-то смеет высказывать мнение, что на такие перемены следует отвести, по крайней мере, десять лет? А вот мы, большевики, осуществим их за десять месяцев!

    Чтобы лично ознакомиться с положением дел в русской деревне, Сталин в начале 1928 года совершил поездку в Сибирь. Приехал в какую-то деревню неподалёку от Омска и стал агитировать крестьян сдавать хлеб государству по тем низким ценам, которые оно назначает. Тут кто-то из местных возьми да и крикни ему: «А ты, кацо, спляши нам лезгинку — может, тогда мы тебе хлебца-то и дадим».2

    Ах, что ты наделал, сибирский шутник! Разве ты не слыхал, что горцы шуток в свой адрес не принимают? Что у кавказцев месть за насмешку или оскорбление — священный долг, который может передаваться из рода в род? И не тебя ли должны мы винить за то, что кошмар коллективизации, обрушившийся на страну в 1928-1933 годы, окрасился мощным зарядом личной мести вождя всему российскому крестьянству?

    О том, что творилось в эти годы, написаны и опубликованы тысячи книг, статей, исследований. Как вооружённые продотряды из городов врывались в деревни и отбирали у крестьян дочиста весь урожай. Как местная голытьба, собранная в «Советы бедноты», помогала отыскивать зарытые в землю запасы. Как людей пытали, инсценировали расстрелы, подвешивали за шею, чтобы выбить запланированные государством хлебопоставки. Как в Сибирь шли и шли товарняки, набитые «кулаками» и их семьями, а когда лагеря переполнились, высылаемых стали выбрасывать в голой степи в загоны, окружённые колючей проволокой.

    Яркой иллюстрацией к ужасу тех лет сохранилось письмо, написанное Шолоховым Сталину.

«…Я видел такое, чего нельзя забыть до смерти… Ночью, на лютом ветру, на морозе, когда даже собаки прячутся от холода, семьи выкинутых из домов жгли на проулках костры и сидели возле огня. Детей заворачивали в лохмотья и клали на оттаявшую от огня землю… В Базковском колхозе выселили женщину с грудным ребёнком. Всю ночь ходила она по хутору и просила, чтобы её пустили с ребёнком погреться. Не пустили, потому что за помощь саботажникам полагались суровые наказания… Под утро ребёнок замёрз на руках у матери».3

    Этот документ можно считать уникальным по двум причинам: а) Шолохов не побоялся написать его и остался живым и на свободе; б) Сталин ответил ему, то есть всё знал о происходящем.

    В 1970-е годы старый псковский крестьянин рассказывал мне, как его отец спас всю их семью от раскулачивания. Во время НЭПа отец отделился от деревенской общины на хутор и проявил такие хозяйственные таланты и трудолюбие, что стал быстро богатеть. Тогда таких ласково называли «крестьяне-инициативники», а Бухарин публиковал в «Правде» статьи — «Богатейте и ничего не бойтесь». Но потом подули другие ветры, которые были отцу хорошо знакомы по временам «военного коммунизма». Он бросил своё хозяйство, собрал семью и привёз её к брату в деревню: «Пусти, Христа ради, жить у тебя в амбаре». Брат пустил, и когда нагрянули неласковые гости с наганами, отец уже был бедняк-бедняком, и его не тронули.

    От голода умирали миллионы, но упоминание о нём было объявлено антисоветской агитацией и каралось десятилетним лагерным сроком. Был установлен строгий контроль за тем, чтобы информация о голоде не просачивалась за границу. Заезжим «розовым» либералам умело пускали пыль в глаза, так что обласканный Бернард Шоу назвал СССР «государством будущего». А Анри Барбюс объявил слухи о нехватке продовольствия в стране «вражескими измышлениями», Сталина же охарактеризовал так: «Лучшее в судьбе русского народа находится в руках человека, с головой учёного, лицом рабочего, в одежде простого солдата».4

    Деревня вымирала, а экспорт зерна в Европу продолжался. В 1930 году было вывезено 48 миллионов пудов, в 1931 — 51, в 1932 — 18, даже в самом страшном 1933 — 10 миллионов.5 Необходим был приток валюты, чтобы оплачивать закупаемые на Западе машины, станки, приборы, турбины, целые заводы. Пятилетний план по индустриализации призывали выполнить за четыре года. В ажиотаже начали продавать даже антикварные редкости, картины из коллекции Эрмитажа, старинные иконы.

    Маркс не предупредил своих последователей о том, что, отказавшись от права частной собственности и рынка, они утратят возможность измерять и контролировать объёмы промышленного производства. Без наличия денежных единиц учёту поддавались только простейшие отрасли: добыча угля, нефти и руды, выплавка чугуна и стали, заготовки кирпичей и цемента, лесоповал. Любое усложнение ставило командную плановую экономику в тупик. Единственная внятная команда, выпускаемая соответствующими наркоматами, была «больше и быстрее».

    Но «больше» — в каких единицах?

    Планы заводов, выпускающих стальной прокат самого различного профиля, задавались в тоннах. Поэтому любое улучшение конструкций, приводящее к уменьшению их веса, грозило заводу «невыполнением плана». Применение прогрессивных облегчённых сплавов грозило тем же, и от него бежали как от огня.

    Увеличивалась протяжённость железных дорог. Но по какому показателю можно вычислять выполнение плана железнодорожниками? По объёму перевозок? Тогда нужные тонно-километры можно добывать, загрузив вагоны до крыши и везя их за тысячу километров, не обращая внимания на то, что эти грузы нужнее в ближних городах.

    Строились мощные гидроэлектростанции, но поблизости от них ещё не было промышленных объектов, готовых использовать производимую электроэнергию. Неважно, об этом пусть болит голова у плановых отделов других наркоматов. Наше дело сдать объект раньше срока и рапортовать об очередной победе социалистического способа производства.

    Когда строился Беломоро-Балтийский канал, земляные работы осуществлялись заключёнными лагерей. Их труд измерять было несложно: перевезёт бригада заданное число тачек грунта за смену — получит питание с надбавкой (так называемая «котловка»). Когда обнаружилась нехватка инженеров-геодезистов, на помощь пришло ГПУ: арестовало несколько сотен дореволюционных специалистов и отправило их трудиться на «великой стройке социализма». Канал был закончен раньше срока, пропаганда трубила об очередной победе, но не упоминала о том, что глубина и ширина на многих участках оказались меньше запланированных. Тридцать лет спустя мы с друзьями проплыли по этому каналу на небольшом лесовозе, и капитан, взявший нас на борт, честно сообщил, что для морских судов он по-прежнему непроходим.

    Исследователи, идолизирующие рациональное начало во всём происходящем, выстраивают такую модель: да, голод в деревне был организован намеренно, но это было необходимо для того, чтобы бегущие в город крестьяне обеспечили исчерпывающий ресурс дешёвой рабочей силы для промышленных предприятий. Однако они забывают, что социалистическая система планирования изначально иррационально ненасытима. Она нацелена только на бесконечное наращивание производства товаров и услуг независимо от того, есть на них спрос или нет, готовы ли другие отрасли использовать производимое или оно останется ржаветь на задворках, гнить на складах.

    Следует помнить, что в течение целой декады ряды партийной иерархии, по указаниям вождя, пополнялись исключительно близорукими. Оказавшись на посту заводского парторга, такой выдвиженец должен был требовать у своего планового отдела поквартальных отчётов о выполнении плана. Естественно, оставшиеся в руководящем слое дальнозоркие должны были спрашивать у него: «Но в каких единицах мы должны измерять выполнение? Наш завод выпускает электромоторы, различающиеся по мощности, габаритам, весовым и монтажным характеристикам — больше ста различных моделей. Должны ли мы докладывать об их изготовлении по суммарному числу выпущенных единиц, или по общей мощности, или по весу, или по какому-то другому параметру?». Партийный секретарь не знал, что им ответить и, на всякий случай, писал донос в ГПУ о том, что на его предприятии затаились саботажники-вредители, тормозящие выполнение плана.

    Так как Маркс ошибаться не мог, возникла необходимость искать виновных в буксировании плановой системы управления хозяйством. Процессы над «вредителями» начались уже в 1928. Конечно, жертвами их в первую очередь становились инженерно-технические работники, учёные, люди с образованием. Ведь товарищ Сталин объяснил, что с прогрессом социализма классовая борьба будет только обостряться, потому что эксплуататорские классы будут усиливать сопротивление.

    Первым состоялся открытый суд над группой инженеров Донецкого угольного бассейна, так называемое «Шахтинское дело». Вредителями оказалось удобно объяснять и провалы в сельском хозяйстве. С 1928 по 1933 год имело место катастрофическое снижение поголовья скота: число лошадей уменьшилось с 32 миллионов до 17, крупного рогатого скора — с 60 до 33, свиней — с 28 до 10 и т.д.6 В этом обвинили учёных-бактериологов во главе с профессором Каратыгиным — на закрытом суде всех приговорили к расстрелу. Так же закончился суд над работниками пищевой промышленности во главе с профессором Рязановым, обвинёнными в создании голода, — 48 расстрелянных. Вредительство в сфере планирования было приписано группе бывших меньшевиков.7

    Планы пятилетки оказались провалены по всем основным показателям. Производство чугуна — 6 миллионов тонн вместо намеченных 17, нефти — 21 вместо 45, тракторов — 49 тысяч вместо 170, автомобилей — 24 тысячи вместо 200. Здесь одними «вредителями» дело не обошлось, пришлось привлекать «зарубежных врагов, засылающих шпионов». В 1934 году была осуждена и расстреляна группа работников Сибирского металлургического завода за «шпионаж в пользу Японии».8

    Здесь будет уместно вернуться к началу данного фрагмента и вновь задаться вопросом: «Можно ли считать Сталина умным?». Как мы должны оценивать руководителя страны, который, нацелившись на подъём сельского хозяйства, начинает с того, что высылает и расстреливает два миллиона лучших крестьян? А нацелившись на индустриальный прогресс, уничтожает слой за слоем лучших образованных специалистов?

    Может быть, к разгадке этого парадокса нас сможет приблизить эпизод из революционного прошлого Кобы. Каменев, находившийся вместе с ним в Туруханской ссылке, вспоминал один разговор. Во время совместного ужина зашла речь о том, что доставляет наибольшее удовольствие в жизни. Кто-то говорил о женщинах, кто-то об искусстве, кто-то о борьбе за освобождение пролетариата.

    — Нет, — сказал разомлевший от вина Сталин. — Главное удовольствие: выбрать жертву, тщательно разработать план мести минута за минутой, осуществить её и отправиться спать.9

    Примечательно начало этого застольного признания: «выбрать жертву». Вопрос «за что я мщу?» не возникает. Все кругом враги, все так или иначе заслуживают возмездия. Сотрудники ГПУ и НКВД иногда не без гордости роняли шутку: «Был бы человек, а дело на него найдётся».

    Думаю, это даёт нам право предложить такую формулу:

    Иосиф Джугашвили, он же Коба-Сталин, обладал умом цепким, способным хранить огромные объёмы информации. Но при этом его мозг был безнадёжно перегружен планами мести. Мести всем и за всё. У него просто не оставалось клеток, которые могли бы сравнивать выгоды и опасности разных решений, отличать правильные от неправильных, выполнимые от невыполнимых. Наилучшим решением в его глазах было то, которое обещало наиболее полное утоление жажды мести.

    Вспомним: «Правильно то, что я говорю сегодня». А когда жизнь ставила его лицом к лицу с очередным поражением, результат был только один: напряжённый поиск того, кто заплатит за это поражение, кто станет очерёдной жертвой его мести. Единственное, что русско-грузинский фараон сумел произвести к 1934 году, причём в невероятных количествах — это СТРАХ. Страх сковал страну, но он же сыграл роль цемента, на котором держалась государственная постройка. Традиционный «страх Божий» растворился, исчез рядом со страхом перед обожествлённым вождём.

    Исчезли также понятия «вины» и «невиновности». Карающий меч мог упасть на любого. А разве не так ощущал Бога праведник Иов? «Он губит и непорочного, и виновного; если этого Он поражает бичом вдруг, то пытке невинных посмеивается; Земля отдана в руки нечестивых, лица судей её Он закрывает» (Иов, 9:22-24).

    Любой из миллионов мучеников, ставших жертвой великого душегуба, согласился бы, что портрет, набросанный Иовом, вполне подошёл бы и «вождю мирового пролетариата».

В ПОДРАЖАНИЕ КОЛИЗЕЮ

     Наступление индустриальной эры требовало пересмотра многих экономических теорий. Специалисты должны были признать, что их вера в универсальную благотворность рынка, способного рано или поздно выправлять любые огрехи, дала сильные трещины. Да, разорение отсталого промышленного предприятия можно было считать положительным фактором в жизни хозяйственной системы. Но тысячи уволенных при этом работников оказывались лицом к лицу с нищетой, голодом, даже гибелью. Необходимо было принимать какие-то меры, и все проекты, нацеленные на борьбу с этими кризисными явлениями, неизбежно окрашивались чертами социализма. Пособия по безработице, права профсоюзов, обязанности нанимателей по отношению к своим работникам — всё это становилось темой жарких политических дебатов в Европе и Америке.

    Меры, принимаемые для решения этих проблем итальянским фашизмом, вызывали горячий и часто сочувственный интерес. Можно ли пойти навстречу требованиям времени и при этом избежать трагических конфликтов, происходящих в СССР? Муссолини имел возможность опираться на искреннюю поддержку широких кругов в своей стране и за рубежом. Естественно, он не хотел выглядеть слишком явным пособником капитализма, в своих выступлениях и поведении постоянно изображал себя другом трудового народа. Как и Сталин, он не боялся противоречить самому себе. Поэтому на него могли ссылаться, от него могли ждать поддержки люди диаметрально противоположных политических убеждений.

    Защитники частной собственности вздохнули с облегчением, когда убедились, что новый режим не покушается на права землевладельцев, не вводит контроль арендной платы, облегчает налоги, подавляет забастовочное движение, не грозит конфисковать барыши военного времени, как это собиралось сделать предыдущее демократическое правительство. С другой стороны, централизация власти позволила направлять большие средства в осушение болотистых территорий, в создание новых ферм и поселений, в распределение новых земельных участков среди сельской бедноты. Самая ранняя правительственная программа называлась «Зелёная революция», она была также известна как «Битва за хлеб». Её рекламные материалы часто украшались фотографиями дуче, обнажённого по пояс, подтаскивающего снопы к молотилке или размахивающего косой. Позднее была запущена «Комплексная мелиорация земель», давшая стране за 10 лет более 7700 тысяч гектаров пахоты.1

    Первым министром финансов фашистского режима стал профессор экономики Альберто де Стефани. Он работал с таким энтузиазмом, что спал в кабинете и садился к столу в пять утра. Впервые за много лет ему удалось резко уменьшить бюджетный дефицит на 13 миллионов лир. Другие фашистские лидеры успешно боролись с убыточностью железных дорог и почтовой службы.2 Первое в Европе автомобильное шоссе от Милана до Женевского озера было завершено в середине 1920-х.

    В предыдущей главе перечислялись достижения Италии в строительстве школ, больниц, мостов, электростанций. Конечно, при отсутствии свободной прессы, пропаганда могла безудержно раздувать цифры успехов и трубить о победах. На самом деле развитию экономики сильно мешали бюрократизация и коррупция дорогостоящего аппарата фашистской системы. Попытки министра Де Стефани взимать налоги и с привилегированной элиты вызывали её раздражение, и, в конце концов, ей удалось свергнуть слишком честного министра.3

    Настоящей новацией в экономике явилась итальянская схема корпоративной организации промышленного производства. В каждой области создавались управляющие органы, в которые входили и наниматели, и рабочие. В 1927 году была обнародована «Хартия труда», провозглашавшая создание корпоративного государства, в котором стачки и другие формы борьбы пролетариата объявлялись уголовным преступлением. Первая статья гласила: «Итальяснская нация является организмом, цели, жизнь и методы существования которого значат больше, чем цели и жизнь отдельных лиц и групп. Она представляет моральное, политическое и экономическое единство и целиком осуществляется в фашистском государстве».

    Во имя «общих национальных интересов» соответственно основным отраслям экономики были созданы 22 корпорации, объединявшие в своих рядах предпринимателей, профсоюзы и всех трудящихся. Декларировалась политика «классового сотрудничества». Примечательно, что впоследствии аналогичную систему ввёл в Югославии коммунист Тито, и она худо-бедно работала почто сорок лет в стране, насыщенной этническими противоречиями и враждой.4

    В 1929 году Муссолини объявил, что с прежним антогонизмом между капиталом и трудом покончено. Профсоюзы стали частью фашистской системы, их лидеров не выбирали рядовые члены, а назначали партийные боссы. Предприниматели подчинялись диктату режима, который гарантировал им надёжную рабочую силу. Самовольный уход с работы объявлялся преступлением, подлежащим наказанию. Они даже соглашались нанимать в первую очередь тех, кого рекомендовала фашистская партия.

    В отличие от Советской России, Муссолини делал главный упор на усиление и развитие сельского хозяйства. Индустриализация в значительной степени двигалась вперёд усилиями частного капитала. Возможно, воспоминания о неделях голода, пережитого им в окопах Первой мировой войны, склоняли его смотреть на производство продовольствия как на важнейший аспект усиления обороноспособности страны. Он также не был склонен поощрять переселение крестьян в города, которые он объявлял «паразитическими структурами, оказывающими пагубное влияние на всё».5

  Официальная пропаганда, по распоряжению дуче, даже начала фальсифицировать данные переписи населения, отражавшие быструю урбанизацию страны. Нет, Рим не должен стать промышленным центром! Его роль — быть столицей великой империи! Но потом начался перекос в другую крайность, и большие средства потекли в улучшение городского транспорта, электро- и водоснабжения, расширение сети больниц и клиник.

    Муссолини с гордостью перечислял нововведения, сделанные для рабочих: восьмичасовой рабочий день, оплаченные отпуска, компенсации по болезни, пенсии по старости, выплаты за материнство. Конечно, мы всегда должны делать скидку на пропагандистский запал. Но даже такой глубокий писатель как Альберто Моравиа, натерпевшийся в своё время от фашистской цензуры, впоследствии находил много добрых слов о реформах дуче. «У него было дремучее непонимание внешнеполитических проблем. Если бы его внешняя политика была такой же умной, как внутренняя, то, думаю, он остался бы у власти».6

    Престиж Италии сильно поднялся после примирения фашизма с Ватиканом. В течение столетий папский престол в Европе служил традиционным арбитром между христианскими монархами, играл примерно ту же роль, какая сегодня выполняелся Организацией объединённых наций. Даже русский православный царь Иван Третий считал необходимым отвечать на послания из Рима и оправдывать свои действия против католической Польши, которая покушается на «мою вотчину — Смоленск».

    Сильное ужесточение режима началось, когда секретарём фашистской партии стал Акилле Стараче. Он примкнул к движению с самого начала и считал себя верным последователем Муссолини. Ему приписывают разворачивание антисемитской кампании в 1938 году, а также кампании против буржуазии. Как и дуче, он был впоследствии казнён в Милане в апреле 1945 года.

    Детство и отрочество многих итальянских писателей и кинорежиссёров, прославившихся в послевоенные годы, пришлись на двадцатилетие фашистского правления. Эта эпоха по-разному воспроизведена в их творчестве. Коммунист Паоло Пазолини, создавший в конце жизни страшнющий фильм «Сто двадцать дней Содома», не показал в нём палачей в фашистской форме, но чётко указал, кого он имеет в виду, дав фильму второе название: «Салó». (Так назывался городок на севере Италии, который Муссолини сделал своей столицей в период 1943-1945).

    Левые взгляды режиссёра Лины Вельтмюллер вполне вписывались в сюжетную канву её фильма «Любовь и анархия», герои которого в перерывах между страстными объятиями готовят убийство Муссолини.

    В фильме Бернардо Бертолуччи «Двадцатый век» фашисты изображены безжалостными идиотами, но и коммунисты порой ведут себя немногим лучше.

    Федерико Феллини смотрит на эпоху 1930-х чаще с иронией, чем с осуждением. В фильме «Амаркорд» фашисты избивают местного бизнесмена, вливают в него касторку. В другой раз палят из пистолетов по колокольне, из которой загадочным образом раздаются звуки «Интернационала». Но на экране доминируют ностальгические воспоминания о юности, и в них чёрные рубашки и портупеи выглядят скорее костюмами маскарада.

    В фильме Витторио де Сика «Чочара», по одноименному роману Моравиа, носителями ужаса выступают не столько немцы и итальяснские фашисты, сколько сама стихия войны, которая обрушивает на мать и дочь сначала бомбы с американских самолётов, бомбящих Рим, а потом бросает в руки арабских солдат, пришедших в Италию вместе с союзниками, которые насилуют обеих героинь. В другом его фильме «Сады Финзи Контини» изображены преследования и аресты евреев.

    Режиссёр Франко Дзеффирелли в своём автобиографическом фильме «Чай с Муссолини» представляет дуче вполне разумным человеком, умеющим вести себя в приличном обществе, а чернорубашечников — стражами порядка, с трудом удерживающими в рамках непредсказуемые взрывы итальянских страстей.

  Но каковы бы ни были свидетельства современников, историку, вглядывающемуся в ушедшую эпоху, важно помнить много раз подтверждённое правило:

    Диктатор опережает соперников в борьбе за власть главным образом потому, что его жажда самоутверждения во много раз превосходит средний уровень. Когда он подчинит своей абсолютной власти всех жителей страны, его взор неизбежно начнёт искать объекты для покорения за её пределами.

    А что могло послужить таким объектом для Муссолини?

    На севере Италия граничила с Францией и Швейцарией, нападать на которые силёнок ещё не хватало. В Испании политическая обстановка грозила непредсказуемым взрывом, что требовало повышенной осмотрительности. Австрия явно являлась главным объектом покорения для другого диктатора, стремительно набиравшего мощь. Страны на восточном берегу Адриатического моря — Югославия, Албания, Греция — представлялись плохо защищёнными, но любая агрессия против них вызывала бурные протесты Лиги Наций, которая и так уже начала облагать Италию карательными экономическими санкциями.

    Для расширения империи оставалась только бескрайняя Африка. И разве не с неё начал свои завоевания Наполеон?

    Тем более, что в ней уже имелся захваченный плацдарм — Ливия и Сомали. Однако все остальные территории принадлежали крупным колониальным державам. Единственным просветом сияло последнее независимое государство — Абиссиния (Эфиопия). Ей-то и было суждено стать жертвой новоявленного итальянского Бонопарта в 1935-36 годах. 

НАЧАЛО ТЫСЯЧЕЛЕТНЕГО РЕЙХА

   Жительница Берлина поделилась с русской журналисткой воспоминаниями о временах, когда Гитлер пришёл к власти.

«Знаете, что творилось в Германии до 1933 года? Хаос, кризис, безработица. На улицах бездомные. Многие голодали. Инфляция такая, что моя мама, чтобы купить хлеб, брала мешок денег. Не сумку, а настоящий маленький мешок с ассигнациями. Нам казалось, что этот ужас никогда не кончится. И вдруг появляется человек, который останавливает падение Германии в пропасть. Я очень хорошо помню, в каком мы были восторге в первые годы его правления. У людей появилась работа, были построены дороги, уходила бедность».1

    Улучшение экономической ситуации в Германии 1933-34 годов не было связано с какими-то прогрессивными реформами, проводимыми новым режимом. Первая мировая война не оставила тяжёлых ран на теле страны, она протекала, в основном, за её пределами. Гражданской войны удалось избежать. Социальная структура государства не была разрушена, индустриальный потенциал сохранился. Также сохранился многомиллионный слой профессиональных администраторов и менеджеров. Чего недоставало — прочной иерархической структуры привычного единовластия. Хаос демократического правления Веймарской республики оказался непосильным и разорительным бременем. Нацисты покончили с ним, и все шестерёнки государственной машины нашли друг друга и завертелись в привычном темпе.

    Сам Гитлер уделял мало внимания конкретным проблемам управления. Его кабинет министров собирался в 1935 году 12 раз, в 1937 — шесть, а после 1938 года перестал собираться вовсе.2 Дела велись причудливым порядком. Глава министерства или крупный администратор пытались поймать фюрера в хорошем настроении, изложить свою идею, получить его одобрение и потом выдавать собственный план за приказ, полученный от верховного правителя.

    Расписание дня Гитлера оставляло мало пространства для встреч с соратниками. Он появлялся из своей спальни около двух часов дня, прочитывал обзор новостей, подготовленный для него пресс-секретарём, и садился за ланч. Потом следовала прогулка. Если он находился в своей горной резиденции, то шёл обязательно вниз, а там его и его спутников подхватывали автомобили и возвращали в особняк. Вдоль дороги часто стояли восторженные поклонники, специально приехавшие, чтобы взглянуть на боготворимого лидера. Почти каждый день завершался обязательным просмотром кинофильма, предпочтительно — комедии.3

    Совсем по-другому Гитлер относился к подготовке своих речей. Он запирался в кабинете и диктовал машинисткам фрагменты, которые потом корректировал и монтировал в нужном порядке. Он мог вечер за вечером заниматься этим допоздна.4 Некоторые слушатели потом находили в композициях его речей сходство с сюжетными ходами опер Вагнера: лирическая нерешительная увертюра в начале, нарастание драматизма и угрозы, яростная схватка светлых и тёмных сил, торжествующий победный финал.

    Курт Людеке в своих воспоминаниях описал первое впечатление от услышанной им речи Гитлера.

«Он держал меня и всю аудиторию загипнотизированными силой своей убеждённости… Его призыв к германскому мужеству звучал как боевой клич, как священная истина нового откровения. Моё радостное возбуждение было сравнимо только с религиозным обращением. Я обрёл своего вождя и своё служение».5

    Многие исследователи пытались искать источники убеждений Гитлера и называли разных авторов, прочитанных им к тридцати годам. Историк Кох-Хиллербрехт утверждает, что книгу Густава Лебона «Психология народов и масс» будущий фюрер прочёл страницу за страницей.6 Действительно, в речах и писаниях Гитлера многое перекликается с идеями французского мыслителя, который писал:

    «Не в совещаниях государей, а в душе толпы подготавливаются теперь судьбы наций…

    Массы всегда обратятся к тем, кто будет говорить им об абсолютных истинах, и отвернутся от других. Чтобы быть государственным человеком, нужно уметь проникать в душу толпы…

    Догматы, только что нарождающиеся, скоро получат силу старых догматов… Божественное право масс должно заменить божественное право королей…

    Обращайтесь дурно с людьми, сколько вам угодно, убивайте их миллионами, вызывайте нашествия за нашествиями, и всё вам будет прощено, если вы обладаете достаточной степенью обаяния в глазах толпы и талантом для поддержания этого обаяния».7

    Лебон писал свою книгу в конце 19-го века, когда ещё не были запущены в производство изобретения, позволяющие объединять не тысячные, а миллионные массы. В 1920-х годах все они появились одно за другим: микрофон, громкоговоритель, радио, кинохроника, стадион. И все предвиденья французского мыслителя начали воплощаться к изумлению европейской элиты. Она была просто ошеломлена происходящим. Привыкнув жить в иллюзии, что им известно, как вести народ к «светлому будущему», образованные люди были ошарашены готовностью и страстью, с которой народы ринулись за лозунгами площадных демагогов.

    Материальное благополучие немецкой нации не казалось Гитлеру достаточно важной целью. Оно должно было произойти само собой как результат его гениальных политических озарений. Чем он хотел осчастливить немцев — это перестройкой их городов. Ещё до прихода к власти он сочинял планы реконструкции Берлина, Мюнхена, Нюрнберга. Веймар должен был быть украшен громадными зданиями, на берегу Химзее планировался университет партии, в Брауншвейге — академия для руководителей гитлерюгенда, в Лейпциге — фонтан с памятником Вагнеру, гипсовая модель которого уже стояла в мастерской скульптора.8

    Большое внимание уделялось проектам, которые должны были показать всему миру успехи возрождённой Германии. В 1936 году начал трансатлантические полёты самый большой в мире дирижабль «Гинденбург», способный перевозить до сотни пассажиров и тонны груза. С большим успехом прошла в Берлине Олимпиада 1936 года. Тысячи приехавших зрителей могли увидеть мирную благополучную страну, открытую дружеским отношениям с соседями, населённую приветливыми людьми с вполне цивилизованными манерами. Антисемитские акции на время Олимпиады приказано было не проводить, людей на улицах не избивать, стёкла магазинов не бить.9

    Без лишнего шума проходило мощное перевооружение армии. В обход и в нарушение положений Версальского договора, изготавливались истребители и бомбардировщики, подводные лодки и крейсера, танки и гаубицы. Экономика захлёбывалась, не могла справиться одновременно с военными нуждами и с продовольственными проблемами. Министр финансов Шахт призывал к замедлению гонки вооружений, но Гитлер не хотел обсуждать экономические вопросы.10 Он часто цитировал слова Фауста: «Люблю я невозможного желать». Только в устремлении к невозможному, считал он, проявляется настоящий дух избранника богов, непостижимый для бюргерского сознания, только он способен быть так уверен в правильности всех своих решений.11

    Нацисты сохранили частную собственность и рынок, но на этом рынке главным финансовым игроком сделалась невероятно разросшаяся бюрократическая машина государства. Она не была ограничена в своих аппетитах строгими правилами, границы между ней и свободной экономикой были размыты, что открывало бескрайние возможности для коррупции, взяточничества, прямых хищений. Партийные лидеры и местные гауляйтеры окружали себя роскошью, и их фюрер не делал серьёзных попыток призывать к экономии, наоборот, давал пример расточительности. Вдобавок к роскошным квартирам в Берлине и Мюнхене, он превратил своё альпийское поместье в Оберзальцбурге в особняк достаточно обширный, чтобы принимать иностранные посольства. К его услугам всегда был готов отдельный поезд из одиннадцати вагонов со спальными купе, несколько лимузинов и три частных самолёта.12

    Расточительство и бесхозяйственность вскоре привели к подскоку безработицы, нехватке хлеба, жиров, мясных продуктов, росту недовольства в трудовых слоях. Чтобы преодолеть экономическую неурядицу, фюрер решил последовать примеру ненавистных большевиков и в конце 1936 года объявил о введении четырёхлетнего плана развития. Главными целями этого плана было снижение импорта продовольствия за счёт укрепления национального сельского хозяйства, чтобы иметь возможность тратить валюту только на закупки того, что было необходимо для военных целей: железная руда, нефть и нефтепродукты, алюминий, искусственный и натуральный каучук.13

    По мере укрепления абсолютной власти Гитлера всё заметнее делалась та черта его характера, которую подметил уже друг юности Кубицек: гневливость. Он мог впадать в бешенство по самому неожиданному поводу. Один из современников вспоминал: «Черты лица фюрера искажались до неузнаваемости, он выкрикивал во всё горло самые грязные ругательства и барабанил кулаками по столу или по стене. Приступ прекращался так же внезапно, как начинался».14

    Если Сталин больше всего на свете любил «мстить», то Гитлер, похоже, больше всего любил наводить страх. Стать серьёзной угрозой для соседних народов и их лидеров, всех этих Чемберленов, Блумов, Бенешей, делалось его «мечтой о невозможном» и предопределяло политические решения и поступки. Строительством великолепных зданий и стадионов можно было изумлять, но невозможно нагнетать страх. В мировой истории он легко находил знаменитые фигуры, которых мог зачислять в свои предшественники. «Чингизхан сознательно и со спокойным сердцем обрёк на смерть миллионы женщин и детей. Однако в истории он остался только как создатель великой империи», говорил он.15

    Неизвестно, попадалась ли этому знатоку и любителю живописи репродукция с картины русского художника Верещагина «Апофеоз войны». Но похоже, что примериваясь к посмертной славе, он всё больше уверялся в том, что самыми долговечными оказываются пирамиды не из камня, а из человеческих черепов.

БОЛЬШОЙ СКАЧОК В БОРЬБЕ С ВОРОБЬЯМИ

  Лена Дин-Савва имела право считать своё рождение в Москве 1937 года счастливой случайностью. Её родители, китайские коммунисты, учившиеся в Университете для трудящихся Востока, не планировали заводить ребёнка. Они рвались на родину, сражаться в рядах армии Мао Цзедуна и уже подали необходимые документы в больницу, чтобы избавиться от досадной помехи. Но вмешались исторические события, которые были вне их контроля.

    Дело в том, что в СССР в 1936 году готовилась к публикации очередная перепись населения. К изумлению и огорчению «кремлевского горца», цифры её показали, что под его «гениальным» руководством число граждан страны сильно уменьшилось. Он решил принять срочные меры. Во-первых, приказал расстрелять «вредителей», проводивших «неправильную» перепись и подготовить новую, исправленную, которая и была опубликована только в 1939 году. Во-вторых, издал указ, запрещающий аборты. Поэтому родители Лены, придумывая имя для новорождённой девочки, включили в него слова «Син-Лин», что в переводе на русский означает «Новый указ».1

    Лена росла в России, в интернате для детей иностранных коммунистов. С матерью она впервые встретилась тринадцатилетней, когда приехала вместе с другими детдомовцами в Китай. Родным языком для неё был русский, жизнь в новой стране одновременно манила и пугала. Может быть, поэтому её взгляд на происходившее в Китае остался непредвзятым, несмотря на все усилия политической индокринации, которой подвергали «репатриантов». В конце концов, ей удалось эмигрировать в США, где она написала и опубликовала книгу воспоминаний об эпохе «Большого скачка» и «Культурной революции», на которую я буду часто ссылаться.

    В середине 1950-х в Китае шёл процесс объединения крестьян в коммуны. Он протекал с применением тех же методов, какие использовались в СССР при коллективизации. Упиравшихся и отказывавшихся могли избить, выгнать из дома на мороз, лишить запасов, сделанных на зиму. В некоторых областях деревенские дома разрушали и из их обломков строили бараки, в которые переселяли семьи новых «коммунаров».2 Ради выполнения непосильных государственных поставок зерна деревенским жителям приходилось сокращать усилия по заготовке кормов, и это привело к беспрецедентному падежу скота. Дойдя до отчаяния, люди пытались убежать в город, но на все перемещения был наложен строгий запрет. Даже на поездку в соседнее село требовалось разрешение местной администрации. Участились случаи самоубийств.3

    Похоже, что в голове Мао Цзедуна и других коммунистических лидеров глубоко укоренилась вера в то, что правильная мобилизация больших народных масс может делать чудеса. Решено было отправлять большие трудовые отряды горожан в сельские районы. Лена Дин, будучи студенткой, попала в один из таких отрядов. Их труд сводился к переноске огромных количеств земли без ясно поставленной цели. Под тяжестью коромысла с двумя корзинами грунта непривычные молодые люди за день изматывались так, что с трудом могли заставить себя подняться наутро. Раз в два дня приезжал грузовик и увозил совсем обессилевших обратно в город.4

    «Это называлось трудовой закалкой, — вспоминает Лена. — Ещё мы участвовали в строительстве хранилищ для капусты. Нужно было спешить, чтобы убрать урожай с полей до заморозков. Опытные крестьяне пытались объяснять нашим руководителям, что капусту нельзя сваливать в кучи, потому что кочаны раздавят друг друга и начнут гнить. Но поставленные партией бригадиры требовали только быстрых темпов уборки и не хотели слушать никаких советов. Через две-три недели из хранилищ пошла такая вонь, что нельзя было нормально дышать. Гнилую капусту пришлось выгружать из хранилищ и вывозить в поля в виде удобрений. Крестьяне со слезами на глазах смотрели на такое безумство».5

    Транспортировка и хранение сельскохозяйственной продукции оставались чёрной дырой в экономике любой коммунистической страны. Эти два процесса не вписывались в марксову схему производства, их нельза было спланировать и контролировать, поэтому тонны продовольствия гибли, не преодолев путь от поля до кастрюли хозяйки. Молоко, ждущее перевозки в неохлаждённых помещениях, скисало, консервные заводики не справлялись с урожаем помидоров, и они растекались красными лужами под колёсами стоящих в очереди грузовиков, зерновые не удавалось вовремя перевезти от молотилки до мельницы. Аналогичные проблемы существовали и в СССР. Вспоминаю овощехранилища в Москве 1970-х, куда нас по весне посылали выгребать сгнивший за зиму картофель.

    Возникла необходимость находить виновных в буксовании сельского хозяйства. Одними из первых оказались воробьи. Вот кто склёвывает урожай прямо с колосьев! По всей стране началась охота за несчастными птицами. Их ловили сетями, травили всевозможными ядами. В кинохронике показывали грузовики, заваленные гирляндами дохлых воробьёв, нанизанных на прутья. Было объявлено социалистическое соревнование по истреблению опасных вредителей, чемпионов награждали грамотами и прославляли.

    На фронте индустриализации главная задача тоже должна была быть решена при помощи энтузиазма масс. Мао объявил, что если каждый крестьянин у себя во дворе построит небольшую доменную печь и начнёт выплавлять сталь и чугун, шестисотмиллионный Китай скоро обгонит все капиталистические страны. Новая кампания покатилась по стране, как опустошительный пожар. Самодельные плавильни требовали огромное количество древесного угля, они пожирали миллионы деревьев, оставляя склоны холмов открытыми эрозии. В дело шли даже фруктовые деревья, деревянные амбары, домашняя мебель.

    Также не было дано ясных указаний о том, где брать руду для металлургического скачка. В городах требовали собирать металлолом для переплавки. В деревнях металлических отходов не было, и крестьян заставляли бросать в печи вилы, лопаты, подковы, грабли, топоры, молотки, вёдра, мотыги колючую проволоку, гвозди, замки.6 «Крестьяне не хотели кидать в печи свой сельскохозяйственный инвентарь, — вспоминает Лена Дин-Сава. — Тогда студенты из трудовых отрядов пошли собирать металл в их дворы и дома, вынимали котлы из печей и посуду из шкафов. Происходил грабёж среди бела дня».7

    После доклада Хрущёва о Сталине и резкого охлаждения отношений с Советским Союзом вину за хозяйственные беды стало удобно сваливать на бывшего союзника. Тех, кто запаздывал присоединиться к новой кампании, клеймили ярлыком «ревизионист» и требовали срочного признания своих ошибок. Летом 1959 года генерал Пэн Дэхуай, герой Корейской войны, посмел написать письмо «великому кормчему», критикуя его политику «Большого скачка». Возмущённый Мао Цзедун объявил его «правым ревизионистом», обвинил в раскольнической деятельности, добился на пленуме ЦК осуждения и снятия с поста военного министра.8

    В 1960 году народные бедствия, порождённые политикой коммунистических лидеров, усугубились разгулом стихий. Сначала случилась засуха, какой страна не знала с начала века. Она погубила посевы на огромных площадях. А потом начался сезон дождей и тайфунов, реки вышли из берегов. Хлипкие дамбы, наспех построенные с нарушением всех инженерных норм, не выдерживали напора, рушились, и вода заливала посевы. На половине обрабатываемой земли урожай либо сгорел, либо оказался затоплен.9

    Начался такой голод, какого не могли припомнить даже глубокие старики. Измождённые люди бродили по дорогам и лесам в поисках пропитания. Обдирали листья и кору с деревьев, собирали червей, жуков и лягушек. Возобновилась охота на воробьёв — но теперь для того, чтобы сворить из них суп. В некоторых областях люди осушали пруды и собирали на дне улиток, ракушки, водяных змей, жаб.10

    Началось массовое бегство в города, охватившее почти 10 миллионов человек. Многие не смогли достичь цели, умирали по дороге. Один житель северо-восточных районов вспоминал: «Весь путь от нашей деревни в город был устлан трупами. При этом из придорожных рвов доносились пронзительные детские вопли… Многие родители думали, что у их чад будет лучший шанс выжить, если их кто-нибудь подберёт. Рвы были достаточно глубокими, так что дети не могли из них выбраться, но их было хорошо видно с дороги, и некоторые прохожие могли и впрямь подобрать кого-нибудь».11

    Пропаганда не скрывала масштабы бедствия, так как теперь его можно было свалить на разбушевавшуюся природу. Мао Цзедун объявил, что он перестаёт есть мясо из солидарности с голодающими, его примеру последовал Чжоу Эньлай и другие лидеры. И главное: в ноябре 1960 года ЦК выпустил директиву, разрешающую членам сельских коммун пользоваться небольшими приусадебными участками, выращивать на них овощи и заниматься подсобными промыслами.12

    Необходимость хозяйственных реформ постепенно проникала в сознание коммунистических руководителей. В 1961 году было разрешено отдельным семьям работать не на общих полях коммуны, а как бы арендовать у неё участок и работать на нём «подрядным методом». В конце сезона аренда оплачивалась оговоренной частью урожая, а остаток семья могла считать своей собственностью.13 По сути, это напоминало переход от барщины к оброку, который применялся во времена крепостного права.

    Мера оказалась настолько эффективной, что положение с продовольствием в стране стало заметно улучшаться. Многие члены Политбюро, включая Лю Шаоци, Чжоу Эньлая, Дэн Сяопина, призывали активно расширять её и внедрять повсеместно.

«Это чрезвычайный метод в чрезвычайной ситуации, — аргументировал один из самых радикальных реформаторов. — Назовите его разделением земли по дворам или закреплением заданий по дворам, смысл будет один и тот же. Государство столкнулось с колоссальными бедствиями, вызванными как стихией, так и людьми, и надо дать всем крестьянам… добиться успеха, как поётся в Интернационале, “своею собственной рукой”.»14

    Но против новой кампании вдруг яростно восстал Мао Цзедун. В июле 1962 года он повёл громкую атаку на неё с трибуны и в печати. «Вы за социализм или за капитализм? — кричал он своим оппонентам. — Многие выступают за введение подрядной системы в масштабах всей страны, вплоть до раздела земли. Компартия выступает за раздел земли — слыханное ли дело!.. Идейная путаница зашла так далеко, что кое-кто утратил веру в коммунизм».15

    Возможно, для Мао было неважно, улучшает подрядный метод ситуацию или нет. Он видел здесь только одно: признать, что страшный голод явился в значительной мере результатом его политики в деревне, было бы для него политическим самоубийством. К этому времени разрыв с СССР сделался окончательным, полторы тысячи советских экспертов и инженеров были отозваны на родину. Разоблачение культа личности продолжалось, это поветрие грозило проникнуть в мировое коммунистическое движение. А ведь отсюда — один шаг до свержения «мудрейших вождей» при жизни. Нет, этого нельзя было допустить. 18 июля ЦК срочно издал циркуляр, запрещающий пропагандировать семейный подряд. Крестьян, успевших ступить на новый путь, ждала та же судьба, которая выпала на долю откликнувшихся на кампанию «пусть расцветают сто цветов». А четыре года спустя начнётся месть реформаторам, которые посмели усомниться в мудрости «великого кормчего».

ГОРЬКИЙ КУБИНСКИЙ САХАР

     Какая клевета — утверждать, будто коммунистические лидеры не шли в ногу с наукой в деле управления сельским хозяйством! Сталин внимательно прислушивался к советам главного хлебороба страны, академика Лысенко, а потом запустил программу лесозащитных полос по рекомендациям академика Вильямса. Мао Цзедун распахивал двери перед приезжавшими советскими агрономами и экспертами. А разве Хрущёв не пытался перенять лучшие американские достижения в деле выращивания кукурузы? Что касается Кастро, то он одного за другим приглашал иностранных специалистов, которым поручалось подвести прочную научную базу под его сельскохозяйственные мечты и озарения.

    Конечно, скромный французский агроном Андре Войсон не рассчитывал на почести, какими его окружили на Кубе. Сам команданте встречал его самолёт, приземлившийся в аэропорту Гаваны в два часа ночи. Его лекции и рекомендации по устройству пастбищ были сделаны обязательным руководством для всех регионов. Когда он умер от сердечного приступа, ему были устроены государственные похороны, Кастро прославил его прощальной речью.1

    Другой французский учёный, Рене Дюмон, возвращался на Кубу снова и снова, честно пытался понять логику сельскохозяйственных начинаний, проводимых на острове. Ему никак не удавалось расстаться с чисто научными методами отыскания связи между причинами и следствиями. Например, он пытался объяснять, что деревья на банановых плантациях умирают от того, что почва плохо осушена, а водоупорный слой содержит слишком много магнезиевых солей. В ответ он слышал, что фундаментом богатства станет преданность революционных масс делу общего преуспеяния.2

    В отличие от товарища Сталина, разгромившего школу генетиков в своей стране, Фидель Кастро был просто зачарован возможностями, открывавшимися новой наукой. Его любимым проектом сделались попытки скрещивать разные породы коров, чтобы достигнуть невероятных удоев. Самой знаменитой стала корова, получившая прзвище Ubre Blanca — «Белое вымя». Из её молока планировалось изготавливать сыр камамбер, превосходящий вкусовыми качествами нормандский вариант. Когда корова умерла, безутешный команданте приказал сделать из неё чучело и поместить в музей. Нашёлся, правда, заезжий генетик-скептик, который объяснял, что скрещиванием можно создать одну особенную корову, но нельзя вывести новую породу. Его поспешили выслать из страны.3

    Вера в безграничные возможности трудового энтузиазма масс была у председателя Кастро такой же сильной, как у председателя Мао. Его незаконнорожденной дочери, Алине Фернандес, довелось хлебнуть этого энтузиазма в студенческих трудовых отрядах. Она красочно описала их в своих воспоминаниях, когда ей удалось, после многих попыток, удрать с «острова свободы». «Нашу школу послали работать на плантации ананасов. На 500 человек там было всего 12 душевых кабинок, так что вскоре мы покрылись блохами и вшами. Нужно было сажать клубни, покрытые шипами. Месяцами мы горбатились там, с пересохшими ртами, обожжёнными плечами, и кожей, покрытой порезами и царапинами от колючек. Вечное чувство голода заставляло мечтать о конце работ, когда можно будет вернуться в город и наполнить желудок».4

    В какой-то момент в голове Кастро родилась идея окружить Гавану кофейными плантациями. Немедленно тысячи рабочих были мобилизованы и отправлены трудиться над посадками. О том, чтобы предварительно исследовать почву, никто не посмел заикнуться. Она оказалась настолько непригодной, что через год все посаженные деревья захирели.5

    Самая гигантская мобилизация трудовой энергии проводилась в 1969 году. Все на уборку сахарного тростника! Урожай в десять миллионов тонн тростника — вот наша цель! Всё остальное — на второй план! Праздники отменяются, работали и в Рождество, которое, кстати, с тех пор и не праздновалось на острове. В трудовой вакханалии должны были участвовать даже важные иностранные гости. На плантациях трудились партийные лидеры и их жёны, иностранные дипломаты, появлялся даже советский военный министр, маршал Андрей Гречко.6

    Сахар оставался единственным продуктом, на котором государство зарабатывало иностранную валюту открыто. В предыдущей главе упоминалось активное участие в переброске наркотиков из Южной Америки в США. Были и другие источники, порой весьма неожиданные. Например — выкуп родственников. Если кубинскому эмигранту, осевшему во Флориде или в другом штате, удавалось разбогатеть, он имел возможность вступить в контакт со специально созданным кубинским учреждением «Интерконсальтант», которое разрешало кубинскому гражданину покинуть страну, при условии, что какая-то добрая душа уплатит за него 50 тысяч долларов. То же учреждение давало разрешение на брак с иностранцем — это стоило две тысячи.7

    А нужда в долларах только возрастала с каждым годом. Расходовались они, главным образом, на закупки вооружения. Рауль Кастро без конца разъезжал по странам Восточной Европы, заключая сделки на приобретене автоматов, боевых катеров, бронемашин, гранат, вертолётов. Военные операции в странах Латинской Америки и Африки только расширялись, и всё закупленное немедленно шло в дело.

    Существовали и другие статьи расходов, которые было невозможно покрыть кубинскими пезо. С момента прихода к власти Кастро не скупился на оплату политической рекламы в иностранной прессе. Приехав в Нью-Йорк на заседание ООН, кубинская делегация привезла с собой чемоданы наличных. Оттуда извлекались пачки долларов для тележурналистов NBC, которых заманивали приезжать на Кубу и делать программы о достижениях нового режима. Знаменитый французский фотограф Картье-Брессон получил 20 тысяч за серию снимков на тему «Фидель Кастро в США», которые потом перепечатывались в газетах всего мира.8

    Если же журналист или либеральный политолог попадал в Гавану, его окружали вниманием и заботой, предоставляли номер в дорогом отеле, бесплатный транспорт, возили на курорты. И это помогало визитёру не замечать того, что в столице новой Кубы осталось только три ресторана, что на улицах больше велосипедных рикш, чем автомобилей, что морские пляжи загажены, а в гостиницах до сих пор употребляют полотенца с дореволюционных времён, на которых сохранились буквы H.H. — Hilton Hotel.9

    Уровень жизни в стране падал катастрофически — и скрыть это было невозможно. Согласно оценке Мирового Банка, в 1952 году Куба занимала третье место среди стран Латинской Америки по экономическим показателям, уступая только Аргентине и Венесуэле. К 1981 году она скатилась на пятнадцатое.10 Всё население получало скупые продовольственные рационы по карточкам. Карточки требовались и на многие товары ширпотреба. На человека полагалось два ярда ткани и две катушки ниток в год. Женщины делали себе платья из раскрашенной мешковины.11

    Если бы рядового кубинца спросили «где живёт ваш лидер?», вряд ли он мог бы дать вразумительный ответ. Даже близкие люди не всегда знали, в какой из своих многочисленных резиденций он находится в данный момент. Это могло быть поместье в окрестностях Сантьяго-де-Куба или в Канделярии или особняк на 49-ой улице в Гаване. Когда он приезжал в свой охотничьий дом «Ла Вибора», какой-нибудь самолёт вооружённых сил получал приказ низко пролететь несколько раз над мангровыми зарослями, чтобы поднять в воздух утиные стаи. Для особо интимных и секретных свиданий использовался небольшой остров Кайо Педро, оборудованный всем необходимым для отдыха и развлечений.12

    Ещё более таинственным было поместье в Барловенто. В него нельзя было попасть, двигаясь по земле, — только с моря. Об иностранных визитёрах, приезжавших туда, ничего не знала ни пограничная служба, ни Министерство внутренних дел. Именно туда прибывали для совещаний посланцы из Никарагуа, Панамы, Гренады, Чили, Венесуэлы и других латиноамериканских стран, в которых коммунизм пытался пускать корни.13

    В подражание «Красному цитатнику» Мао, Кастро выпустил книжечку текстов под названием «Верным путём». Как и Мао, он оставался до последнего дня верным защитником идеалов марксизма. Любые попытки возврата к частному предпринимательству встречали его яростный протест. На Третьем Конгрессе компартии Кубы в 1986 году он в четырёхчасовой речи громил фермера, который успешно выращивал и продавал чеснок, а также бригаду ремесленников, догадавшихся скупать зубные щётки, расплавлять их и делать пластмассовый бисер для бус.14

    Также он сохранял до конца жизни ту непостижимую способность подчинять людей своим чарам, о которой писал Густав Лебон. С ним искали встреч и общения такие политики, как Нельсон Мандела, Джимми Картер, Франсуа Миттеран, Сальватор Альенде, писатели Эрнст Хемингуэй, Грэм Грин, Габриэль Гарсия Маркес. Последний, навещая Кубу, получал в своё распоряжение мерседес-бенц с шофёром, номер-люкс в любом отеле, ежевечерние визиты «коменданте» и иногда, как особую милость, — выпуск на свободу очередного узника, «достаточно исправленного» годами, проведёнными в одиночной камере.15

    Это покажется парадоксальным, но я готов сравнить Фиделя Кастро с другим персонажем испанской истории — идальго Дон Кихотом Ламанческим. Они похожи в двух своих главных свойствах: полном равнодушии к реальности и абсолютной уверенности в своей правоте и благородстве. Остаётся лишь небольшая разница в том, что Кастро разъезжал не на Россинанте, а на танке, и оставлял за собой развалины настоящих мельниц, жилых домов и прочих полезных зданий. В следующей главе мы попытаемся приблизиться к ответу на вопрос, почему кубинский народ вот уже полвека продолжает с энтузиазмом кричать «Вива Фидель!».

Комментарий восьмой:

 О НЕУМИРАЮЩЕМ КАИНЕ И ЖАЖДЕ МЕСТИ

И вас, кто меня уничтожит,
Встречаю приветственным гимном.

Валерий Брюсов

    С чего начинается история человечества в Библейских сказаниях после изгнания Адама и Евы из рая?

    С братоубийства.

    За что Каин убил Авеля?

    Мы этого не знаем, Книга Бытия безмолствует. Сам всевидящий Господь не ведал о готовившемся преступлении, не предвидел, не знал, что оно случилось.

    «Где Авель, брат твой?», спрашивает Он у Каина. (Бытие, 4:9) И только когда голос крови убитого возопил от земли, преступление раскрылось. Но ещё до этого Господь заметил, как поникло лицо Каина, когда Он «не призрел на дар его», не принял жертвоприношения.

    В этой короткой истории каждая деталь, каждая строчка заслуживают внимания, истолкования, расшифровки.

    Библейская легенда созревала в народе иудейском, когда он был ещё кочевником-пастухом. А рядом существовал процветающий земледельческий Египет — могучий, сверкающий, изобильный, манящий, ненавистный. Всё злое должно было исходить только оттуда. Поэтому Каин — земледелец, а добрый Авель — пастух овец.

    Чем земледелец неугоден Богу? Он приносит в виде жертвы «плоды земли». Разве могут они порадовать Господа? То ли дело — жертвы, приносимые Авелем: ягнёнок, бараний жир. Объядение!

    Но отвергая жертвоприношение, Бог самого Каина не отверг. Он полон заботы о нём. «Отчего ты огорчился? Почему поникло лицо твоё?» (Бытие, 4:6). Дальше следует поучение: делай доброе. А если будешь делать злое, грех уляжется у дверей души твоей. И он будет манить тебя неудержимо.

    Первородный грех Адама и Евы состоял вовсе не в плотском совокуплении, как верят многие христиане, не читавшие Библию своими глазами. Там первым людям, как и всем живым творениям, предписано ясно: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю». (Бытие, 9:7) Грех состоял в непослушании. Нарушив запрет Господа, Адам и Ева поели плодов с древа познания Добра и Зла и тем поднялись над другими тварями земными. Только человеку дано знать разницу между Добром и Злом и дарована свобода выбирать: делать доброе или злое. То есть «господствовать над грехом». Каин поддался греху, совершил злое. За это Бог покарал его изгнанием, отправил в скитания, но при этом пригрозил страшными карами тому, кто попытается отомстить Каину за содеянное им зло. (Бытие, 4:15)

    Тема вражды между братьями всплывает в библейской легенде снова и снова. Даже близнецы Исав и Иаков не могут ужиться друг с другом. «И возненавидел Исав Иакова за благословение, которым благословил его отец его; и сказал Исав в сердце своём: …я убью Иакова, брата моего». (Бытие, 27:41)

    Иаков бежит в чужие края, трудится у дяди своего, Лавана, берёт в жёны дочерей его, Лию и Рахиль, рожает обильное потомство — и что же? Одного из сыновей своих, Иосифа, полюбил он больше других, и стал Иосиф объектом ненависти для братьев своих: за разноцветную одежду, подаренную отцом, за рассказы о дурацких сновидениях, в которых видел себя Иосиф окружённым всеобщим поклонением. Хорошо ещё, что не убили, а только продали в рабство за 20 серебренников. Отцу же принесли изорванную и окровавленную одежду — вот, мол, дикий зверь растерзал твоего любимца. (Бытие, 37:3-33)

    Что мы находим общего во всех этих легендах о вражде между братьями? Какое горючее вещество питает пожар ненависти? Не видим ли мы вокруг себя тысячекратные повторения похожих драм? В которых многообразно и многолико вскипает одно и то же чувство: жажда мести за собственную обделённость.

    В терминологии нашего исследования это явление может быть описано так: каждый раз, когда близорукий сталкивается в жизненном противоборстве с дальнозорким и переживает очередное поражение, он испытывает вспышку неодолимой вражды.

    Постепенно жизненный опыт учит его не ввязываться в борьбу с дальнозорким по установленным правилам, а искать обходные обманные пути или применять грубое насилие. Создание государства оказалось возможным только там, где верховная власть обладала достаточной силой и авторитетом, чтобы охранять дальнозорких от вечно тлеющей враждебности близоруких. Пятеро наших фараонов, как и десятки других похожих тиранов, перевернули задачу с ног на голову. Они сделали то, об опасности чего предупреждал Аристотель уже двадцать три века назад: поставили свой корыстный интерес выше интересов государства.1 В погоне за бескрайним расширением личной власти они изменили своей роли арбитра, перешли целиком на сторону близоруких и использовали энергию их вражды к дальнозорким для вознесения себя на орбиту абсолютной диктатуры.

    Нельзя забывать о том, что не существует чёткой границы между дальнозоркими и близорукими. Если бы их различия поддавались математическому измерению и оценке по какому-то выбранному параметру, графический результат обследования, скорее всего, выразился бы кривой Гауса (Bell Curve).2 Причём импульс ревнивой враждебности к обогнавшему, более одарённому мы обнаружим на любом участке этой кривой. Сальери не отравлял Моцарта, но чувства, приписанные ему Пушкиным, нам понятны и узнаваемы. Даже успешный писатель, учёный, врач может в глубине души позавидовать лауреату Нобелевской или какой-то другой престижной премии. И точно так же, на нижних участках кривой, нерадивый крестьянин будет смотреть со злобой на смышлёного и энергичного соседа и порадуется политическому катаклизму, который объявит соперника «кулаком», подлежащим «раскулачиванию».

    Пятеро наших персонажей от рождения были наделены многими талантами и энергией. Эти дары безусловно обещали им достойное место в верхних участках шкалы неравенства. Внутри устойчивой государственной системы они все рано или поздно пробились бы наверх. Но им досталась эпоха гигантских социальных сдвигов и потрясений. Своё положение в нижних слоях общества они переживали как величайшее несчастье и несправедливость. «Как я ненавижу богатых!», — восклицал Муссолини. Каинова страсть разгоралась в их душах неудержимо. Под её давлением они совершали много недоброго, и грех, описанный в Книге Бытия, захватывал их души. Оставалось только найти красивое оправдание злобе, клокотавшей в сердце. И все пятеро нашли его в одном и том же: в жажде «справедливого возмездия».

    В наши дни на жажду мести не принято смотреть с почтением или восхищением. Наоборот, ей принято искать оправдания. Чаще всего оправданием служит непомерность злодейства, кару за которое осуществляет смелый мститель. Но в далёком прошлом всё было не так. Кровная месть была священным долгом каждого члена племени. Только страх неизбежного возмездия часто удерживал руку обиженного, потянувшуюся в импульсивном порыве к ножу.

    В племенных сообществах долг мести играл ту же роль, которую в государстве играют уголовные суды, тюрьмы и казни. Традиции эти живы у многих народов и до сих пор. Когда вчитываешься в описания обычаев кровной мести, многие дикие поступки героев этой книги вдруг получают если не смысл, то находят своё место в ткани воззрений людей на примитивных ступенях цивилизации. Да, вот так повёл бы себя «дикий друг степей» или член клана, племени, рода, только что спустившийся с гор, покинувший кочевье, переселившийся из вигвама в каменный дом.

    Современные этнографы, изучавшие кровную месть у народов, застрявших на земледельческой стадии, обнаружили много интересных особенностей, ранее остававшихся в тени. Например, выяснилось, что смертельная вражда между семьями или кланами не обязательно начинается с пролития крови. Нанесённое оскорбление или обида тоже могут послужить яблоком раздора. Причём обиженный не обязан кому-то доказывать или объяснять, почему он посчитал обиду смертельной, требующей кровавого возмездия. Он так воспринял её — и этого достаточно.

    С другой стороны, обида, нанесённая публично и оставленная без возмездия, покроет обиженного позором до конца жизни. Его семья может отвернуться от него, ему будет запрещено выступать на собраниях клана. Для многих такая ситуация выглядит страшнее смерти. Если человек умирает, не осуществив возмездия, его родичи обязаны взять на себя выполнение священного долга.

    Кровавый раздор может тянуться десятилетиями, потому что каждое убийство рождает необходимость и неизбежность ответного убийства. Известный югославский политик и диссидент Милован Джилас описывал, как это происходило в его родной Черногории. В каждом поколении его предков были убийства, осуществлённые мстителями. Так погиб дед его отца, оба его деда, его отец и дядя. Страх перед мстительными врагами из собственного племени был сильнее страха перед иноверцами-турками, в империю которых входила Черногория.3 Не этот ли разгул родовой мести привёл к тому, что черногорцы до сих пор остаются самым малочисленным из Балканских народов?

    Где-то в незапамятные времена кровная месть укрепилась в верхних слоях общества в виде культа дуэлей. Правительства всех стран пытались запрещать дуэли и карать за них — тщетно. Александр Гамильтон, даже став христианином и осудив этот обычай, не посмел уклониться от дуэли с Аароном Бёрром и погиб. Муссолини в какой-то момент сделался неуёмным дуэлянтом, и как мы видели, у него не было недостатка в противниках, столь же уверенных в правомочности кровавой схватки.

    Убийство женщины враждебного клана не считалось «искуплением». Если мужчинам приходилось порой, спасаясь от мстителей, запираться в доме на месяцы и годы, женщины продолжали трудиться в поле, отправлялись на базар продавать урожай и закупать необходимое. Но вот убийство сторожевой собаки требовало возмездия. Собака приравнивалась к воину, охранявшему дом.4

    Здесь уместно вспомнить жутковатый и показательный эпизод из жизни Сталина. В конце 1920-х годов он отдыхал на Кавказе и ночью был разбужен собачьим лаем. В раздражении проснувшийся вождь отдал приказ найти и пристрелить собаку. Утром спросил, выполнен ли приказ. Смущённый начальник охраны сказал:

    — Собака вместе с хозяином увезена далеко, товарищ Сталин. Вы её никогда больше не услышите.

    — Почему не выполнен приказ? — гневно спросил генсек.

    — Мы пожалели хозяина. Он слепой, и это его собака-поводырь.

    — Мне жалостливая охрана не нужна. Поезжайте, пристрелите собаку и доложите о выполнении.5

    В этом эпизоде проявились два важнейших свойства диктатора. Первое — абсолютная безжалостность. Второе — уверенность в том, что раз отданный приказ никогда не может быть отменён. Каждый подчинённый должен знать, что никакие обстоятельства не послужат оправданием невыполнения приказа и последуют суровые кары.

    Традиции кавказских горцев, среди которых рос маленьких Сосо, ставили долг мести необычайно высоко. Недаром он с детства зачитывался историями о мстителе Кобе. В революционной пропаганде подпольщик Сталин, готовя теракты, призывал рабочих «мстить за товарищей, погибших при разгоне демонстраций».6 В какой-то момент акт мести превратился для него из исполнения долга в главное наслаждение жизни. И из воспоминаний Каменева мы узнаём, что он не скрывал этого.

    Случайно ли, что беспартийный большевик Маяковский рос, как и Сталин, вблизи города Гори и впитывал с детства мстительный дух Кавказа, который потом прорывался в его искренних строчках:

Горы злобы аж ноги гнут,
Даже шея вспухает зобом,
Лезет в рот, в глаза и внутрь,
Оседая, влезает злоба.

    Итак, мы видим, что жажда мести вскипает в Каиновой душе ещё до встречи с тем, на кого месть изольётся. Серийные убийцы и террористы не затрудняют себя выбором жертв. Годятся любые — кто подвернётся, кто беззащитен, к кому легко подобраться. Когда ты мстишь за мрак в собственной душе, неважно, кто окажется в перекрестье ружейного прицела, кто летит во взрываемом самолёте, кто попадёт под колёса твоего мчащегося грузовика.

    Однако в массовых убийствах, прокатившихся по странам, попавшим под власть новых фараонов, явно проступает какой-то рефрен, какой-то принцип отбора жертв. Особенно шокирующим он выглядит в странах победившего коммунизма, где миллионами гибли лойяльные подданные, уже не имевшие никакой собственности, ни словом, ни делом не покушавшиеся на установившийся режим. Кого убивали в СССР, Китае, Кубе, Вьетнаме, Камбодже? За что? Что нужно было сделать, чтобы избежать гибели?

    Рациональный ум дальнозоркого честно вглядывается в исторические катаклизмы, пытается разглядеть скрытые силы, движущие ими. Но он остаётся глух и слеп к страстям близорукого большинства, потому что не испытывает их в адекватной степени. Одарённый не может понять, что испытываает обделённый. Он не может поверить, что всенародное обожание тирана есть искреннее выражение любви к тому, кто дал большинству бесценное благо: счастье сплочения в равенстве и непогрешимости.

    К этому благу дальнозоркий остаётся слеп и равнодушен. Он клеймит его «стадным чувством». Иногда душа его может приоткрыться счастью сплочения, если его занесёт в карнавальное шествие. Или в толпу, празднующую Новый год на площади Таймс Сквэр в Нью-Йорке. Или начало белых ночей на Дворцовой площади в С.-Петербурге. Или на концерт рок-певца, где можно слиться с ликованием зрителей, ритмично раскачивающихся в такт барабану. Но пехотный парад, чеканящий шаг по мостовой? Ряды гитлер-югенд, застывшие в салюте с протянутой рукой? Колонны китайцев с портретами Мао и красными цитатниками, взнесёнными над головами? Ах, оставьте! Всё это делается исключительно из страха, под давлением тоталитарной власти.

    Близоруким сплотиться легко, потому что они смотрят только на день, неделю, месяц вперёд. Дальнозоркие вглядываются в грядущее на год, десятилетие, век, вечность. Они даже между собой не могут найти общего языка, а уж с близорукими — тем более. Они пытаются рассказывать соплеменникам о бедах, которые видятся им впереди, которых можно было бы избежать, если бы приложить усилия в правильном направлении. Но инертное большинство не хочет мучить себя лишними усилиями, не верит пророчествам дальнозорких, накипает раздражением против них.

    Дальнозоркий, как правило, переполнен желанием помогать близорукому. Но чтобы помогать, нужно получить право и возможность управлять. Если близорукий сопротивляется этому, нужно силой заставить его подчиниться. Такова была логика всех дальнозорких тиранов, дававшая им уверенность в своей правоте. Маркс доказал, что счастье народа невозможно без свержения капитализма, остаётся только осуществить его программу. Даже Муссолини и Гитлер оставались в глубине души социалистами, всегда готовыми поставить интересы государства выше интересов отдельного свободного предпринимателя.

    К чему дальнозоркий оказывается совершенно неспособным — это к обожествлению фараона. Как он может поклоняться смертному человеку? А что будет, когда повелитель умрёт? Я останусь без божества? То, что остаётся лежать под пирамидой или в мавзолее, не может утолить мою жажду бессмертия. Дальнозоркому приходится насиловать себя, идя в первомайской демонстрации с портретом Сталина, восклицая «хайль Гитлер!», расклеивая дацзы-бао. Но только очень хорошие актёры могут убедительно сыграть эту роль. Остальные рано или поздно выдадут себя нехваткой энтузиазма.

    Дальнозорким, погибавшим в сталинском терроре, казалось совершенно диким, что их объявляли «врагами народа», «шпионами», «изменниками родины». Но на глубинном экзистенциональном уровне эти ярлыки имели свой смысл. Если счастье народа заключается в единстве «здесь и сейчас», всякий, кто пытается жить «везде и всегда», изменяет своим современникам. Своим выпаданием из сплочённых рядов он ставит под сомнение истинность и неотменимость догматов, скрепляющих марширующие колонны. Разве такое можно простить?

    Большевик Маяковский грозно вопрошал: «Кто там шагает правой?! Левой, левой, левой!». «Правые уклонисты» были объявлены достойными расправы и в СССР, и в Китае. Правда, вскоре за ними последовали и «левые». Любые уклонисты достойны расстрела — вот чему учила эпоха.

    Всё вышесказанное отнюдь не следует истолковывать как простую схему: дескать близорукие Каины набросились на невинных дальнозорких Авелей. Человек, находящийся на любой ступени шкалы врождённого неравенства, на любом — верхнем или нижнем — участке кривой Гауса, может поддаться «греху, лежащему у сердца» и сделаться Каином. Но импульс к такому душевному перевороту будет реже возникать среди одарённых. Поэтому они часто не понимают, с какой силой и искренностью он пульсирует в душе обделённых. Ощущая вражду близоруких, дальнозоркие спешат интерпретировать её как результат невежества, науськивания, искусственного подогревания.

    А кто может заниматься таким злостным нагнетанием вражды? Ну, конечно, властолюбцы, прорвавшиеся к трону или только рвущиеся к нему. Это для них важно сбить народ с правильного понимания того, кто его враги и кто друзья. Допустить, что народ — этот новый идол благонамеренного рационалиста — может ощущать его, дальнозоркого умника, опасным разрушителем счастья покоя, счастья уверенности, счастья невиноватости одарённый просто не в силах. Он будет упрямо повторять свои любимые лозунги: «Больше свободы! Услышьте голос народа! Все мнения имеют право быть оглашёнными!».

    И 20-ый век показал, как быстро свобода оглашения мнений может превратиться во всеобщую оглашённость. Авель снова не понимал, почему ему нужно остерегаться Каина, Иаков — за что его ненавидит Исав, Иосиф с доверием шёл к братьям, замышлявшим его убийство.

(продолжение следует)

Примечания:

Перевыполнение невыполнимых планов

  1. Хлевнюк Олег. «Сталин. Жизнь одного вождя» (Москва: АСТ, 2015), стр. 102.
  2. Радзинский Эдвард. «Сталин» (Москва: Вагриус, 1997), стр. 249.
  3. Хлевнюк, ук. ист., стр. 175.
  4. Радзинский, ук. ист., стр. 275, 288.
  5. Там же, стр. 276.
  6. Хлевнюк, ук. ист., стр. 128.
  7. М. Геллер, А. Некрич. «Утопия у власти» (London: Overseas Publication Interchange, 1986), стр. 887.
  8. Хлевнюк, ук. ист., стр. 181.
  9. Montefiore, Simon Sebag, Young Stalin (New York: Alfred A. Knopf, 2007), p.295.

В подражание Колизею

  1. Белоусов А. «Бенито Муссолини» (Москва: АСТ-Пресс, 1999), стр. 63.
  2. Collier, Richard. Duce! A Biography of Benito Mussolini (New York: The Viking Press, 1971), p. 65.
  3. , p. 113.
  4. https://studwood.ru/546667/istoriya/korporativnoe_gosudarstvo_mussolini.
  5. Хибберт, Кристофер. «Бенито Муссолини. Биография» (Ростов-на-Дону: Феникс, 1998), стр. 93.

Начало Тысячелетнего Рейха

  1. http://ehorussia.com/new/comment/8269#comment-8269.
  2. Kershaw, Ian. A Biography (New York: W.W. Norton & Co., 2008), р. 323.
  3. Ibid, p. 325.
  4. , p. 326.
  5. , p. 114.
  6. Кох-Хиллербрехт, Манфред. «Homo-Гитлер. Психограмма диктатора». (Минск: Попурри, 2003), стр. 168.
  7. Le Bon, Gustave. The Psychology of Peoples (New York: 1912).
  8. Кох-Хиллербрехт, ук. ист., стр. 159.
  9. Kershaw, op. cit., p. 359/
  10. Кох-Хиллербрехт, ук. ист., стр. 147, 153.
  11. Kershaw, op. cit., p. 327.
  12. , 368.
  13. Кох-Хиллербрехт, ук. ист., стр. 162.
  14. Там же, стр. 150.

Большой скачок в борьбе с воробьями

  1. Дин-Савва Лена. «Из Москвы да в Пекин» (Тенафлай: Эрмитаж, 1999), стр.5.
  2. Salisbury, Harrison E. The New Emperors. China in the Era of Mao and Deng (Boston: Little, Brown & Co., 1993), р. 145.
  3. Панцов, Александр. «Мао Цзедун» (Москва: «Молодая гвардия», 2007), стр. 569, 575.
  4. Дин-Савва, ук. ист., стр. 199.
  5. Там же, стр. 201.
  6. Salisbury, op. cit., p. 149.
  7. Дин-Савва, ук. ист., стр. 201.
  8. Панцов, ук. ист., стр. 630.
  9. Там же, стр. 636.
  10. Там же, стр. 637.
  11. Там же, стр. 638.
  12. Там же, стр. 645.
  13. Там же, стр. 654.
  14. Там же.
  15. Там же, стр. 656.

Горький кубинский сахар

  1. Geyer, Georgie Anne. Guerrilla Prince. The Untold Story of Fidel Castro (Boston: Little, Brown & Co., 1991), р. 329.
  2. , p. 330.
  3. , p. 329.
  4. Fernandez, Alina. Castro’s Daughter. An Exile’s Memoir of Cuba (New York: St. Marin’s Griffin, 1999), p. 125.
  5. Geyer, op. cit., p. 327.
  6. , p. 321.
  7. Fernandez, op. cit., p. 173.
  8. Geyer, op. cit., p. 264.
  9. , p. 335-336.
  10. , p. 388.
  11. Fernandez, op. cit., p. 122.
  12. Geyer, op. cit., p. 16.
  13. , p. 382.
  14. Fernandez, op. cit., p. 177.

Комментарий восьмой

  1. Politics (Oxford: 1885), vol. 1, p. 79.
  2. Herrnstein, Richard J., & Murray, Charles. The Bell Curve. Intelligence and Class Structure in American Life. New York: The Free Press, 1994.
  3. Boehm, Christopher. Blood Revenge (Philadelphia: Univ. of Pennsylvania Press, 1994), p. 61.
  4. , p. 111.
  5. Авторханов Абдурахман. «Технология власти». Франкфурт: Посев, 1983. Не имея источника под рукой, привожу эпизод по памяти.
  6. Montefiore, Simon Sebag, Young Stalin (New York: Alfred A. Knopf, 2007), р. 127.
Share

Игорь Ефимов: Пять фараонов двадцатого века: 4 комментария

  1. Sava

    Дополнительный комментарий к некоторым штрихам портрета фюрера.
    О его необычайных способностях заряжать душу толпы потребностью испытывать и выражать к нему и его идеям абсолютное доверие- это особое качество его врожденного дарования. Упомянутая в тексте,близкая духу фюрера и воспринимаемая им как руководство к действию, идея Г. Лебона:

    \» Обращайтесь дурно с людьми, сколько вам угодно, убивайте их миллионами, вызывайте нашествия за нашествиями, и всё вам будет прощено, если вы обладаете достаточной степенью обаяния в глазах толпы и талантом для поддержания этого обаяния». В этом умении ему не было равных среди всех прочих фараонов. Сталин, пытаясь достичь подобного, тоже несколько преуспел в этом качестве. Но, это совсем не тот уровень.Успеху в укреплении авторитета фюрера содействовала также умело осуществленная пропагандистская компания под водительством гениального фальсификатора д-ра Гебельса. В этом его мастерстве-идеологическом одурманивании массового сознания населения, вряд ли может выявиться достойный его уровня дарования соперник в окружении других диктаторов.Этому тандему единомышленников удалось относительно легко достичь поставленной цели -обеспечить полное и безоговорочное доверие идеям фюрера , признания его величия и необходимости его неограниченной личной власти. Уровень народного доверия к нему был столь высок, что он,немецкий,разогретый антисемитским угаром, народ, а позже вместе с ним и представители других народов из оккупированных стран, безоговорочно и с энтузиазмом приняли и без грана сожаления активно осуществили его программу по повсеместному уничтожению евреев.
    Гитлер, равно, как и Сталин, да и все прочие фараоны, в полной мере сознавали преступный характер установленного ими режима власти. Однако заблуждались в его непоколебимости. Первым за такую самоуверенность расплатился Б. Муссолини, за ним последовал Гитлер, со своим напарником-Гебельсом, Сравнимого с фюрером по масштабам причиненного человечеству зла, Сталину удалось избежать такой участи, ибо не принято было судить победителей.

  2. Sava

    О том, как можно прокомментировать приведенный в тексте тезис:
    \»жажда мести за собственную обделённость\»., применительно к садистскому нраву у И. Сталина?
    На вопрос- когда и при каких обстоятельствах обрел Джугашвили столь жестокий. беспощадный нрав. с сопутствующей садистской мстительностью не удается отыскать определенного ответа. Остается лишь предполагать и гадать возможные причины.
    1.Возможно, отцовская наследственность. Родитель, без сантиментов часто в пьяном гневе нещадно порол своенравного отпрыска.
    2. Ощущение с юной поры своей физической ущербности, при врожденном и развитом сильном волевом характере, и незаурядных умственных способностях.Комплекс неполноценности обостренный дополнительно в последствии отсутствием культуры и образованности в сравнении с коллегами по революции, партийной и государственной деятельности.
    3. Обострение,ранее вяло текущего, психического нездоровья, связанного с проявлением высокой и необоснованной мнительности и подозрительности, в периоды особо острой борьбы за сохранение и укрепление достигнутого ранее жесткого самовластия.

    Любопытен также вопрос,с какой поры Сталин ощутил в себе достаточно способностей для возможности достижения высшей власти и уверенности,что справиться с ее удержанием на долгий период. Он был достаточно умен, чтобы не осознавать, что установленный им жестокий тоталитарный деспотический режим является преступным.Его возможная неустойчивость и тем более падение было для него смерти подобно.Потому и правил он от страха за неизбежное возмездие с сатанинской жестокой изощренностью.

  3. Sava

    Продолжаю с неослабевающим интересом следить за развитием сюжета в новых главах в вашей, уважаемый Игорь Маркович, книги.

    1.Реплика тяжело больного Ленина о не высоком уме Сталина оказалась ошибочной. Последователь Ильича, цинично и лицемерно прикрываясь., когда это было выгодно, его именем опроверг это утверждение на практике осуществления своих изощренных преимущественно преступных злодейских замыслов и деяний.
    Ему относительно легко удалось преодолеть все стоящие перед ним препятствия на пути к достижению неограниченной личной власти. Столь же скоро, без особого разбора, он сумел расправиться со всеми, коих подозревал в недостаточной ему преданности. Жажда мести и получаемое садистское удовлетворение от ее осуществления жесточайшими методами стало неизменным спутником всех его последующих дел, пока злодей не отбросил копыта.
    Об этом свидетельствуют и мало известные факты, приведенные в главе, о беспощадно жестоком ,и мстительном при том, уничтожении крестьянства в процессе коллективизации.
    Очень характерен в этом отношении и упомянутый в тексте фрагмент проявления садистской реакции мстительности тирана к собаке -поводыря несчастного слепого хозяина, случайно потревожившей покой спящего деспота.
    Его незаурядный дар был продемонстрирован и в высоком актерском искусстве, когда он сумел успешно навесить лапшу на уши многим известным зарубежным визитерам, убедив их искусно поставленными бутафорскими сценами, в верно выбранном большевиками пути по построению счастливой и свободной для народа жизни в социалистическом отечестве.
    Убедительно отображена экономическая несостоятельность сталинских пятилетних планов, нерадивость и некомпетентность ответственных за их исполнение назначаемых диктатором парторгов. В страхе за суровую расплату, пренебрегая установленными техническими требованиями технологии производства, они безрассудно добивались лишь исполнения , лишенных здравого смысла, партийных директив.
    В том же стиле действовали, одержимые страхом и потерей чинов, сталинские каратели, усердно исполняя директивы патрона о показателях массовости задержанных и без суда казненных “врагов” народа.
    Портрет чудовищного Тирана обрисован сполна. Его доминирующей особенностью явился могучий талант в создании неодолимого СТРАХА в душах подданных, запуганных возможной жестокой расправой за придуманное непослушание ему .
    2.Приведенные в тексте данные подтверждают существенное превосходство итальянского лидера перед Сталиным в истинности его намерений и реальных достижений на определенном этапе его правления по укреплению государственности и повышения уровня жизни сограждан. Видимо, справедливо это заметил писатель А. Моравиа.
    3. Подобно охваченных страхом и чрезмерным усердием сталинских прислужников угодить жестокой воле своего правителя , действовали и верные Гитлеру палачи в решении его плана по ОРЕВ. В том же схожем с большевистским стилем действовали и нацистские палачи. Они спешили предельно быстро, со свойственной им высокой организованности, арестовывать без разбора всех евреев, столь же скоро их удушить в газовых камерах и без промедления утилизировать отобранные у них имущество и ценности.
    Процесс этот, кстати. очень выразительно отображен в сюжете талантливо выполненном венгерском оскаровском худ. Фильме: СЫН САУЛЯ.
    Рекомендуется не оставить без внимания.
    4. Методы правления китайского и кубинского диктаторов отображены достаточно убедительно со всеми присущими им национальными и местными особенностями, но с явно выраженными признаками заимствования опыта своего старшего советского брата. Они также гнусны по своей античеловеческой сущности.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.