Душа не наигралась в прятки.
Не наигралось тело в клетку.
Но оба, в сущности, загадка,
но оба, в сущности, разведка.

Михаил Полюга

«Душа не наигралась в прятки»
Стихотворения

 х х х

Стою, а жизнь проходит мимо.
Зачем проходит и куда? —
так равнодушно и незримо,
как горний воздух и вода.

Раскинешь руки — ускользает,
песок в горсти — и тот верней, —
уходит, утекает, тает,
не властно ничего над ней.

Как говорят, у Бога — Вечность,
но дьявол изобрел часы,
и бесполезно им перечить
до той, последней полосы.

Идут, скользят немые лица,
походят мимо навсегда —
как воздух в небесах струится,
как между пальцами — вода…

х х х

Последний день зимы,
застойной зимней смуты.
А что за ним? За ним
весеннее распутье.

А что весна? Весной
такие переделы,
что будут вновь со мной
дружны душа и тело.

Стекло сойдет с дорог,
растает в сердце наледь
знакомых недотрог,
поклонниц ювеналий.

И пыльных окон сон
вдруг озарится солнцем.
Весна со всех сторон,
весна в моем оконце.

И, выглянув на зов
какой-то птахи ранней,
я жизнь свою с азов
начну, скользнув по грани.

х х х

Не стоит верить ожиданьям,
искать в приметах злое счастье,
прислушиваться к предсказаньям,
пусть даже сбывшимся отчасти.

От жизни ждать добра не стоит,
искать спасенья в легкой смерти, —
пусть сердце нечем успокоить
в смятенной, стылой круговерти.

Не стоит, ненавистью полнясь,
играть с коварной долей в прятки, —
ведь скоро призрачная полночь
здесь наведет свои порядки.

Коль день склоняется к закату,
не имеют, в сущности, значенья
ни обретенья, ни утраты —
перед прощанием вечерним.

Коктебель

1
И вот он, отдых: сон и море
да сумасшедшие цикады.
Я этой участи покорен —
иной на десять дней не надо.

Не надо книжек и вещанья,
пустых газет и телефона, —
лишь несмолкаемое трещанье
за окнами — безумных фоном —

да шум толпы. На побережье
найти бы уголок безлюдный,
чтоб утром впитывать всю нежность
безмолвия на синем блюде,

чтоб слышать, как струится воздух,
как точит камень соль морская,
как медленно всплывает роздымь
над горной окантовкой края.

Но тишина — увы! — награда
иным и прочим. Здесь — иное…
И из волошинского сада
давно не слышен шум прибоя.

«Здесь мусорно», — писал когда-то
один рассказчик знаменитый.
— Здесь суетно, а было свято!..
Лишь солнце прежнее в зените.

2
Лишь дождь — смолкает пение цикад, —
тогда душа и дождь неразделимы,
и вечность обретает плоть цитат
из книги жизни под названьем «Ливни».

Вода стремит, меняя абрис дня —
о, судный день, безудержные струи!
Душа все глубже прячется в меня
и вне меня уже не существует.

И вот поток, как желтая слюда,
пошел по руслу высохшему к морю, —
в душе не оставляя и следа
от горьких и напрасных аллегорий.

3
Остров в пустыне — волошинский дом,
но и сюда подползает пустыня:
лезут и лезут — с помятым рублем,
голодно зырят глазами пустыми!

Все — на продажу! То негры с копьем,
то папуасы в раскрашенных перьях —
кто покупает, а кто продает,
и никому не воздастся по вере.

Там, где шумел говорливый прибой —
крик торгашей. Обезьяна с удавом.
Стук барабанов, гитара, гобой.
Пьяный фотограф, глазастый, как даун.

Стайка художников — эти свои
были когда-то, но — все на продажу!
Дом, как продажная девка, стоит:
рамка и ценник — здесь бизнес налажен.

Тощий поэт, и прозаика тень,
точно бомжи, пробираются садом —
ищут вчерашний, потерянный день?
Видно, с сегодняшним нет у них сладу.

Ну, а счастливчики в отблесках ламп
в рифму бормочут невнятные строки.
Звезды — как угли, а небо — зола:
ночь в Коктебеле настала до срока.

х х х

Деньги имеют свойство таять,
долги — накапливаться,
птицы — сбиваться к осени в стаю,
а пехотинцы — окапываться;

паук имеет призвание ткать,
муха — влипать в паутину,
самец — соблазняя, искусно лгать,
самка — верить мужчине;

время сначала неспешно течёт,
после — нетерпеливо.
Вот и весь недолгий расчёт,
жизни ретроспектива.

х х х

Взамен улыбки — губ металл,
взамен зрачков — слепые линзы.
А гороскоп мне предсказал
с ней восхитительную близость.

Быть может, сделал что не так,
поторопился стать с ней вровень?
Взамен любви — запретный знак
презрительно взлетевшей брови.

А размечтался уж о том,
что мне обещано блаженство.
Взамен объятий — стылый ком
заиндевелой плоти женской.

х х х

Мемуарам приходит время,
только — не о ком, только — не о чем:
мне досталось худое племя,
пораженной бледной немочью.

Точно странник в полынном поле
ищет спутников — исповедаться,
я бродил с неизбывной болью
под ущербным, холодным месяцем.

Ни жилья, ни огня, ни оклика —
лишь полынь изъязвила кожу…
Мне бы — хоть одного раскольника,
чтобы был на меня похожим!

Не случилось. Лишь племя дикое
дышит в спину, спешит преследовать,
и стремительно время тикает,
да вот некому исповедовать.

х х х

Душа не наигралась в прятки.
Не наигралось тело в клетку.
Но оба, в сущности, загадка,
но оба, в сущности, разведка.

Душа разведала — напрасно
склонять материю в духовность.
А тело — что любовь прекрасна,
но соблазнительней греховность.

Душа разведала — без тела
навеки растворится в мире.
А тело, что душа влетела —
зазимовать в пустой квартире.

Корпят напрасно над разгадкой:
затворено на шторки небо.
Душа еще играет в прятки,
а телу скоро светит небыль.

х х х

Обещан дождь — но наступила сушь.
Взамен любви обещанной — разлука.
Как много в этом мире мертвых душ —
взамен живых: суют при встрече руку,
глядят в глаза, пустынно и мертво,
впадают в спор на умершем наречье.
И вот уж неживое существо —
взамен живого — обняло за плечи.
Обещан мир — не этот закуток,
взамен бессмертья подступает тленье.
А жизнь стремит, как горестный поток,
сменяя обещанье заблужденьем.

х х х

Пахнет скошенной травой,
пахнет яблоками, летом.
И струит горячим светом
сквозь листву над головой.

Пахнет дымом, где ботва
догорает на кострище.
У любви на пепелище
пахнут нежностью слова.

Расставаньем пахнет сад,
пахнут осенью покосы.
Ничего, что завтра — осень,
а ночами — звездопад!

Все идет свои путем.
Воробьи бузят под стрехой.
Облако, сквозя прорехой,
пахнет завтрашним дождем.

Пахнет летом вертоград.
Вечностью пропахли будни.
Пахнет лето, как на блюде
заигравший виноград.

х х х

Трепещет лист, дождем облитый,
седеет мга в кустах ракиты,
ползет по скатам желтизна,
и на холме так позабыто
дрожит озябшая сосна…

Все это осенью зовется:
в стекло упрямо мошка бьется —
ей непонятна суть вещей:
еще вчера сияло солнце —
сегодня саван из дождей…

х х х

Вот и сирени нет,
осыпался с веток цвет.
Чугунная поступь лет,
неверный, скупой рассвет.

Мы все еще здесь — пока,
но град все плотнее бьет, —
пока еще — у виска,
пока еще — недолет…

А вот и расцвел жасмин —
не наспех, но торопясь, —
пока еще дождь не смыл
его белоснежную вязь.

Мы все еще здесь. Но дни
летят, словно облака.
Жасминовый куст облит
остатками молока…

х х х

Еще раз испытать,
еще хотя бы раз! —
но долго и светло,
чтоб жизнь случилась снова, —
не выдох или вдох —
проникновенье глаз,
и ясность немоты,
и невозможность слова…

Еще раз испытать,
а дальше — хоть потоп,
холопство, злоба, чернь,
что издавна ведется, —
взлететь и полетать,
падение — потом;
еще хотя бы раз,
а там — как доведется…

х х х

Какая ласковая осень! —
притихла наша сторона, —
как будто не бывает вовсе
залитого дождем окна;
как будто не швыряет ветер
ошметками листвы в глаза;
и желтая вода в кювете,
и злые птичьи голоса —
из времени, совсем иного,
из осени, совсем иной.
Какое солнце — на Покрова,
какой невиданный покой!
Какое счастье благодати —
в тиши осеннего огня
на соучастие истратить
все, что живит еще меня!..

х х х

Свалился шарик синий
с еловой ветки наземь, —
ушел, как ни просили,
и этот светлый праздник.

Свалился — как и не был, —
и стало тускло в доме.
Краюхой черствой хлеба
остался на ладони;

иголкой ржавых кружев,
растоптанной игрушкой, —
обман уже не нужен
окаменевшим душам.

Остатки жалкой елки
снесли, чтоб не мешали,
сгребли в совок осколки —
разбился синий шарик.

х х х

Если дверь за спиной открыта,
если кто-то стоит за спиной —
я уже не владею ритмом
жизни, как и самим собой.

Я уже настороже, чуткий
к звукам крыльев или шагов.
И не надо, что это чувство
в нас сидит испокон веков.

И не надо, что дети верят,
а инстинкт восстает потом.
Я не верю открытой двери —
ни затылком, ни всем хребтом.

Я не верю глазам из мрака,
тем, что смотрят из-за спины.
Холка — дыбом, как у собаки,
и клыки уже обнажены…